Раймонд Элиас Фейст (Фэйст) - Хозяйка Империи

умиротворение.

Поцелуй Хокану согревал, как вино, но вдруг тишину разорвал пронзительный крик.

Мара высвободилась из объятий мужа; ее улыбка отразилась в темных глазах Хокану.

— Айяки, — одновременно сообразили супруги.

В следующий момент грохот копыт скачущей галопом лошади разнесся на тропе, идущей вдоль озера.

Хокану крепче сжал плечо жены, когда оба потянулись, чтобы выглянуть из паланкина и полюбоваться на фокусы старшего сына и наследника Мары.

Угольно-черный конь с развевающимися по ветру хвостом и гривой летел в просвете между деревьями. Поводья коня были украшены зелеными кисточками; расшитый жемчугом нагрудник удерживал седло, не давая ему сползти назад по длинному поджарому туловищу. Привстав в лакированных стременах, к холке коня пригнулся двенадцатилетний подросток, с шевелюрой столь же черной, как масть его скакуна.

Натянув поводья, он заставил жеребца повернуться и направил его к паланкину. Лицо мальчика, возбужденного быстрой скачкой, разгорелось; богатый, расшитый блестками короткий плащ реял за спиной подобно знамени.

— Он становится дерзким наездником, — с восхищением заметил Хокану.

— Похоже, подарок на день рождения пришелся ему по вкусу.

Сияя от удовольствия, Мара наблюдала, как мальчик управляется с норовистым созданием. Айяки был светом ее очей, его она любила больше всего в жизни.

Вороной протестующе вскидывал голову: он был горяч и рвался перейти вскачь. Еще не вполне привыкнув к виду огромных животных, доставляемых из варварского мира, Мара от страха затаила дыхание. Айяки унаследовал отцовскую необузданность, а после того, как он чудом избежал ножа убийцы, в него порой словно бес вселялся. Временами казалось, что он насмехается над смертью; пренебрегая опасностью, он как будто снова и снова доказывал самому себе, что полон жизни.

Но сегодняшний день не был отмечен подобной вспышкой отчаянного удальства, и вороного жеребца выбрали столь же за послушание, сколь и за резвость. Тяжело всхрапывая, конь уступил узде и пошел крупным шагом рядом с носильщиками паланкина, которые с трудом побороли желание отойти подальше от такого громадного зверя.

Властительница подняла глаза, чтобы бросить взгляд на сына. Айяки должен быть высоким, как оба его деда, и неукротимо храбрым, как ее первый муж… Хотя Хокану не был родным отцом Айяки, оба относились друг к другу с искренней приязнью и уважением. Таким сыном, как Айяки, гордился бы любой отец; в свои годы он уже обнаруживал незаурядный ум, который понадобится ему, когда он станет взрослым и по праву властителя Акомы вступит в Игру Совета.

— Ты, кажется, рад покрасоваться, озорник? — Хокану не упустил случая поддразнить подростка. — Наши носильщики, быть может, единственные в Империи, кому пожаловано право носить сандалии, однако если ты рассчитываешь, что мы погонимся за тобой в луга, то нам, безусловно, придется тебе отказать.

Айяки рассмеялся. Он не сводил с матери темных глаз, излучавших упоение этой прекрасной минутой.

— На самом-то деле я собирался спросить Лакс'ла, нельзя ли мне устроить гонки с кем-нибудь из чо-джайнов. Ведь интересно же узнать — способны его воины догнать кавалерию варваров или нет?

— Если дело дойдет до сражения, то да, хотя сейчас, благодарение богам, мы с Мидкемией не воюем, — ответил Хокану чуть более серьезным тоном. — Но ты уж, будь добр, последи за своими манерами и не задень ненароком достоинство военачальника Лакс'ла, когда надумаешь о чем-либо его спросить.

Ухмылка Айяки стала еще шире. Он рос рядом с этими чужеродными существами, и его вовсе не смущали их необычные нравы.

— Лакс'л еще не простил мне, что я подсунул ему плод йомаха с камнем внутри.

— Простил, — вставила Мара. — Что ни говори, у него было время привыкнуть к твоим выходкам, и этому можно только порадоваться. У чо-джайнов отношение к шуткам не такое, как у людей. — Взглянув на Хокану, она добавила:

— У меня как-то нет уверенности, что они понимают наш юмор.

Айяки скорчил рожицу. Вороной заплясал под ним, и носильщики отшатнулись в сторону от мелькающих в воздухе копыт, потревожив малыша Джастина, а тот, проснувшись, зашелся негодующим плачем.

От шума вороной прянул в сторону. Айяки твердой рукой осадил жеребца, но тот все же попятился на несколько шагов. Хокану сохранял невозмутимость, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться при виде неистовой решимости мальчика подчинить коня. --">