Сергей Васильевич Лукьяненко , Владимир Николаевич Васильев - Дневной дозор

очередной раз, Наташа пошла за хозяйкой. Кухня ее ожидания оправдала. Гора грязной посуды в раковине, грязноватый стол, с которого при их появлении лениво сполз куда-то под столешницу таракан. Липкий пол. Окна, конечно же, немытые по весне, плафон засижен мухами.

— Садись, — Даша ловко извлекла из-под стола табуретку, придвинула к почетному месту — между столом и холодильником, конвульсивно подергивающимся «Саратовом».

— Спасибо, я постою, — Наташа твердо решила не садиться. Табуретка внушала ей еще меньше доверия чем стол или пол. — Даша… Дарья?

— Дарья.

— Дарья, я, собственно говоря, только хотела узнать…

Женщина пожала плечами. Щелкнула кнопкой электрического чайника — пожалуй, единственной вещи на кухне, что не выглядела подобранной на помойке. Посмотрела на Наташу.

— Узнать? А что узнавать-то, милая. И так все видно, как на духу… На миг Наташу охватило неприятное, томительное ощущение, будто на кухне не хватает света. Все посерело, стих болезненный ропот холодильника, шум машин на недалеком проспекте. Она отерла лоб, покрывшийся ледяной испариной. Это все жара. Лето, жара, долгая поездка в метро, давка в троллейбусе… ну почему не взяла такси? Отослала водителя с машиной — ладно, стыдно было даже намеком показать, куда и зачем она собралась… но такси-то почему не взяла?

— Муж у тебя ушел, Наташенька, — ласково сказала Дарья. — Две недели назад. Враз ушел, собрался, вещички в чемодан покидал и ушел. Без ссор, без споров. Квартиру оставил, машину оставил. Ушел к разлучнице, стерве чернобровой, молоденькой… да и ты ж не старая, доченька.

На этот раз Наташа на «доченьку» даже не отреагировала. Отчаянно вспоминала, что она говорила подруге, а что нет. О «чернобровости» — вроде бы нет. Хотя она и впрямь смуглая, черноволосая… Наташу вновь охватило безумное, слепящее бешенство.

— И почему ушел, знаю, Наташенька… уж извини, что дочкой тебя называю, ты женщина сильная, привыкла своим умом жить, да вы для меня все как дочки родные… Детишек у вас не было, Наташенька. Верно?

— Верно, — прошептала Наташа.

— Что ж так, милая? — ворожея укоризненно покачала головой. — Дочку он хочет, да?

— Дочку…

— Ну и родила бы, — пожала плечами Дарья. — У меня, вон, пятеро. Двое по военной части пошли, старшенькие. Одна дочка замужем, дите нянчит, другая учится. Да еще младший, шалопай… — она взмахнула рукой. — Да ты садись, садись…

Наташа неохотно опустилась на табуретку, крепко сжимая на коленях сумочку. Сказала, пытаясь перехватить инициативу:

— Жизнь так сложилась. Ну родила бы я ему ребенка, нельзя же карьеру из-за этого рушить.

— Тоже правильно, — ворожея спорить не стала. Потерла лицо ладонями. — Воля твоя… Ну что, вернуть его хочешь? Он ведь почему ушел? Разлучница уже понесла от него… да ведь и сил приложила немало. И выслушать, и пожалеть, и в постели что-нибудь такое вытворить… Мужик у тебя хороший был, такого каждая заполучить норовит. Хочешь вернуть? Все равно хочешь?

Наташа сжала губы.

— Да.

Ворожея вздохнула.

— Можно и вернуть… можно.

Ее тон вдруг неуловимо изменился, сделался тяжелым, давящим:

— Только ведь трудно будет. Вернуть — несложно, удержать труднее!

— Все равно хочу.

— В каждой из нас, доченька, своя магия есть, — Дарья перегнулась через стол. Глаза ее будто сверлили Наташу. — Простая, исконная, женская. Ты со своими амбициями совсем ее позабыла, а зря! Ничего. Помогу тебе. Только делать все в три этапа придется.

Она легонько стукнула кулаком по столу.

— Первое. Дам я тебе приворот. Это грех небольшой… Приворот муженька в доме вернет. Вернуть — вернет, но удержать не удержит.

Наташа неуверенно кивнула. Деление ворожбы на «три этапа» казалось чем-то неуместным — особенно от этой женщины и в этой квартире…

— Второе… Дите у разлучницы родиться не должно. Если родится — ты своего муженька не удержишь. Придется большой грех творить, невинный плод травить…

— Да что вы такое говорите! — Наташа вздрогнула. — Я под суд идти не собираюсь!

— Речь не об отраве, Наташенька. Я ладонями-то разведу, — ворожея и впрямь развела руки, — а потом как хлопну… Вот и весь труд, вот и весь грех. Какой суд?

Наташа молчала.

— Только этот грех я на себя брать не хочу, — Дарья истово перекрестилась. — Если хочешь — помогу, но тогда ты перед богом отвечать будешь!

Видимо, истолковав --">