Мария Васильевна Семенова , Феликс Разумовский - Аленький цветочек

лососиную тёшу, и – слово за слово – не спеша потекла размеренная застольная беседа. О видах на охоту, о погоде, о снежном человеке, который в прошлом месяце ломился в избу ко вдовой лопарке,³ насилу отогнали выстрелами в воздух… Коварная штука брусничный самогон. Ни малейшего сивушного духа, лишь чуть отдаёт лесом и травами, а спичку поднеси – чистая аква вита, горит синим пламенем. А ещё развязывает языки, кружит головы и валит с ног самых крепких мужиков. Однако у Скудиных меру знали. Все чинно, пристойно. Лишь стук ложек (вилок здесь, как искони велось на Руси, не признавали) да степенный разговор по душам…

Чёрный кот – а какому ж ещё быть в доме колдуньи! – полёживал у печки, с интересом косился на людей, однако же к столу не лез, только жмурил жёлтый хитрющий глаз. Во-первых, хорошо воспитан. Во-вторых, лень. А в-третьих, уже нутро ничего не принимает, от пуза нажрался рыбьих потрохов…

– Давай, Машенька, еще подложу. – Хозяйка дома, привстав, с улыбкой потянулась к торчащему из чугунка половнику. – Соляночка нынче задалась! Степан Васильевич сам медведя добыл.

Невестка ей нравилась. Не кичливая, скромная, сразу видно – из хорошей семьи, даром что городская. Правду сказать, Дарья Дмитриевна и сама родилась в городе, который на Севере только и признаётся столицей, – в Ленинграде. Так бы, верно, и сохла всю жизнь в каменном нагромождении улиц… если бы в пятьдесят пятом, юной студенткой, не встретила в тайболе⁴ младшего лесничего Стёпушку Скудина. Ох!.. Всё забыла – и практику, и свой институт. Не послушала ни родителей, ни друзей. Вышла замуж и осталась у чёрта на рогах – за Полярным кругом… И ничего, скоро уже полвека вместе, в семье совет да любовь, сына вырастили – не стыд! А сколько подруг, в столице оставшихся, счастья так и не нашли…

– Спасибо, Дарья Дмитриевна, этак мне скоро всё перешивать придется. – Невестка, взглянув на свекровь, вдруг бесхитростно рассмеялась, с весёлым отчаянием покачала белокурой стриженой головой. – Знаете, как в том анекдоте: где талию будем делать – здесь, здесь, может, здесь?

При этих ее словах старуха Григорьевна улыбнулась. Должно быть, подумала, что Марьяне, того гляди, скоро придётся перешивать платья совсем по другой, гораздо более веской причине. Однако не сказала ничего. Молча занялась добротно наперченной, сдобренной кореньями ухой. Мудра была старая, знала хорошо: слово – серебро. А молчание…

Наконец настала очередь чая. На столе появились мёд, сахар, варенье, пироги. Скудин-старший лично внес пышущий жаром ваныкинский⁵ самовар. На боках ведёрного, из «польского серебра», начищенного красавца было написано: «Где есть чай, там и под елью рай». И в самом деле, хорошо было у Скудиных в доме. Спокойно, несуетно…

– Пробирает, однако. – После четвертого стакана саам Данилов утёрся полотенцем, начал набивать обкуренную старинную трубочку. – Степан, а не сходить ли нам на нерестилище? Ох, болит душа…

Он был небольшого роста, с лицом морщинистым, словно печёное яблоко, однако считался лучшим егерем в округе. Знал местную тайболу, как собственную ладонь.

– Ваня, хочешь с нами? – Забыв про чай, Скудин-старший взглянул на сына, вытащил объёмистый кисет с махрой. – Машу возьми, прогуляетесь!

В свои семьдесят он был по-прежнему неутомим и могуч, браконьеры от него бегали как от огня, только убежать не очень-то удавалось. Он был рад предстоящему моциону, сильное тело требовало движения.

– Не, бать, мы на Чёрную горку… – Иван обнял жену, притянул к себе, и та вскинула на него глаза, светившиеся бесконечным доверием. Счастлив мужчина, на которого так глядит любимая женщина. Иван подмигнул ей и кивнул в сторону висящего на гвозде маленького приёмника. – Помнишь, что радио говорило? Комета Сикейроса прилетела. И будет сегодня в самом что ни есть перигелии. Якобы в наших широтах интересное зрелище ожидается.

– Про комету Галлея тоже, помнится, в своё время трезвону было не обобраться, – хмыкнул Степан Васильевич. – А прилетела-улетела, никто и не видал.

Однако при этом он понимающе подмигнул сыну. Сам недавно был молодым, помнил, как делаются лишними самые близкие люди, как хочется быть вместе, вдвоём, только вдвоём… Сын говорил ему, что они с Марьяной живут уже почти полгода. И хорошо, если до сих пор – как в первую ночь.

– Лучше б дома сидели! – Молчавшая весь вечер Григорьевна поставила стакан, неодобрительно --">