Андрей Легостаев - Разбитые скрижали

дрободан Вахтангишвили с биллиардным кием в руке, видит Вершинина и вопит: «Лева!» Лева тормозит. «Лева! — орет Вахтангишвили. — Лева, я грузин!!!» Лева понимающе кивает. «Лева! — орет Ираклий, — Лева, мне нужен боевой конь!!!». Лева послушно становится на четвереньки. Вахтангишвили садится на него верхом и они со страшным грохотом начинают носиться по коридору, Вахтангишвили размахивает кием, а Вершинин громко ржет. Тут в торце коридора с треском распахивается дверь и в коридор выскакивает до невозможности возмущенный и в жопу трезвый автор «Лунной радуги» и лауреат «Аэлиты» Сергей Павлов. «Что здесь происхо…» — начинает он, видит в просвете коридора силуэт всадника с копьем и столбенеет. Лева делает боевой разворот на мэтра ВТО, бьет копытом, фыркает. Ираклий взмахивает кием, кричит «Асс-са!» и дает Леве шенкелей. Лева с места в карьер устремляется в атаку. Стук копыт, пыль, боевые кличи. Павлов застывает в дверях, не в силах отвести взгляд от приближающегося к нему чудовища. В самый последний момент, когда разъяренный грузин уже готов был пригвоздить его кием к стене, Павлов приходит в себя и захлопывает дверь. Этот случай на него так повлиял, что больше он никогда не реагировал на доносящиеся из коридора по ночам вопли, бросил пить и пишет роман «Алканавты».

БЕРЕЖНОЙ: Ну, раз уж заговорили об этом деле… Малеевка. Только что приехавший Коля Чадович заходит в поисках компании в какую-то комнату. В комнате сидят писатели, которые Чадовича в жизни не видели — и, наверное, не читали. Смотрят вопросительно — мол, кто такой? Коля осматривает комнату в поисках знакомого лица и видит прикорнувшего в уголке Борю Штерна. «Боря!

— радостно говорит Коля, — Боря, здравствуй!» Боря открывает один глаз, смотрит на Чадовича и неожиданно спрашивает: «А ты кто такой?» — «Как?! — изумляется Чадович. — Это же я, Коля Чадович!» Штерн открывает второй глаз и требовательно произносит: «Паспорт!» Чадович ошарашенно протягивает Штерну свой паспорт. Штерн садится на кровати, берет паспорт обеими руками, открывает его, читает: «Пас-порт… « — и снова отрубается.

ГОРНОВ: Кстати, о Боре. В Ялте сидят в номере Лукин и Логинов, читают рукописи. Тишина, благолепие. Рабочая обстановка. Вдруг дверь с треском распахивается и в комнату врывается Завгар с пожарным рукавом наперевес. Лукин и Логинов с ужасом смотрят на направленный на них медный наконечник. Завгородний, выдержав качаловскую паузу, подает реплику: «А как у вас здесь… с пожарной безопасностью?»

ЧЕРТКОВ: Это вроде того, как Цицаркин в сердцах закричал на Семецкого, когда тот ему батарею на ногу сбросил: «Ты, урод!». А Юра посмотрел на него печальными, пронзительно голубыми глазами и возмутился: «Да ты что, я Толкина вообще не читал!»

НИКОЛАЕВ: Как то раз, давно, еще когда Флейшман с Миловидовым в паре библиографии составляли, а картотека хранилась у Миловидова, Боря мне рассказал, что его девушка, дабы позлить Флейшмана, пошутила: «Вот сожгу Борину картотеку!..» Юра ответил ей предельно серьезно: «Не советую. У нас длинные руки!». Мы с Борисом Александровичем сидели, пили чай, Боря пожаловался, что Флейшман ему нужен, но никак не встретиться, Юра же такой занятой… «С-час,» — заявляю я и набираю номер Флейшмана. «Юра, — говорю,

— я у Миловидова, у него тут по пьянке шкап с карточками сгорел…» И передаю трубку Боре. Тот мгновенно расплакался в аппарат: «Юра… такое дело… сгорела… две карточки всего уцелело: Медведева и Щербакова…» Не успели мы просмеяться над удачной шуткой, как звонок в дверь: Юра на пороге с побледневшим лицом. Мне было пора домой, я вышел через окно, благо первый этаж. А Миловидову как раз хотелось с Флейшманом поговорить…

ЧЕРТКОВ: По пьяни еще и не такое бывает. На Волгаконе повезли избранных (не помню, как попал туда) вместе с американцами в казачий курень. А потом в ресторан, где уже столики были накрыты. Вот, значит, это самое… В ресторане мне похорошело. Я еще чуть-чуть пообщался по столикам, вышел в сортир и вдруг сообразил, что я американец. Со швейцаром начал по-американски разговаривать… И только когда ехали обратно, вдруг начал сомневаться. Потому что американцы после ресторана были какие-то квелые, а я еще вполне боевой. Слава богу, бутылку «Старки» купил, так эти гады никак из горла пить не хотели. Один только Хоган, да Маккафри еще, свои ребята оказались, а остальные — так, салаги…

ГОРНОВ: А я то голову ломаю — что же такое внутренняя --">