Светлана Анатольевна Багдерина - Универсальное оружие

всех возрастов, взобравшись по шнуру портьеры на подоконник. Но зонт и рыба, занимавшие обе его руки, цепкости не способствовали, и быстро понявший это толстячок повис в трех десятках сантиметров от пола, отчаянно обхватив шнур руками и ногами и зажмурив и без того неширокие глаза. Под ним, толкаясь и лупя друг друга чем ни попадя, бесновались аниженщины. Пока кумитэ выигрывала девушка с веслом.

— Вот дурак, счастья своего не понимает… — завистливо буркнул Агафон, подобрал с пола возбужденно забормотавшую разноцветную корзину, зачерпнул с пола пригоршню девиц и высыпал на дно.

Вторая пригоршня принесла в корзинный плен еще с десяток анинэцкэ. Третья — столько же. Когда же студент вернулся с четвертой, тихо дивясь неубывающей толпе аниженщин, штурмующих портьеру, то обнаружил, что корзина валялась на боку — абсолютно пустая. Магистр Броше на боку не валялся только потому, что он за него держался обеими руками, хихикая мелким дребезжащим смешком, словно проволочные губки для посуды трясли в котелке.

— Они… ее… перевернули! С разбегу! Три десятка брелоков для ключей оказались умнее Агафоника Великолепного!

Щеки Агафона запылали. Стиснув зубы, он обежал взглядом лавку и приметил несколько посудин непонятного назначения, с виду пригодных для предварительного заключения бунтарок. Но первый же его шаг в том направлении был остановлен окриком:

— Никакой магии! Веник и совок!

— Но вы же!.. Они же!.. — возмущенный запретом, студиозус не смог найти нужных слов, но они и не понадобились:

— Совок и веник, я сказал! — грозно рыкнул Броше.

Кипящий от обиды и несправедливости Мельников исподтишка показал ему язык, подобрал назначенные орудия труда и двинулся к бушующим в любовном пыле аниженщинам.

— Эй, ты! Что ты собрался делать?! — подскочил волшебник.

— Чего велели, — хмуро обернулся студент.

— Я велел? Я велел?! Я велел тебе собирать грязным веником в помойное ведро коллекционные анинэцкэ?! — очи чародея ошалело вытаращились, а борода встопорщилась и заискрила. — Ты что, спятил?! Я велел тебе делать то, на что ты способен лучше всего — пол подмести и разложить всё по местам! Надеюсь, хотя бы это тебе это по силам! А самое главное — ничего больше не трогай! Статуэтками займусь я сам! Сгинь, чудовище!..

Студиозус проглотил вертевшийся на языке вопрос о том, как можно всё сложить, ничего не трогая, и сгинул к противоположному окну. Искоса зыркнув на хозяина лавки, он яростно принялся за борьбу с пылью, осколками, обломками, щепками, дохлыми ползучими мышами, обгорелыми саламандрами, волосатыми тараканами и прочим не понять чем, что с такой легкостью можно обнаружить в любой лавке или мастерской волшебника, стоит лишь отодвинуть шкаф или потревожить портьеру. Время от времени, приблизившись к очередной экспозиции артефактов, он как бы невзначай посматривал на магистра Броше — и каждый раз встречался с ним взглядом. Причем взгляд этот также каждый раз говорил одно и то же: «Только попробуй!..» И Агафон с видом оскорбленной невинности отворачивался и с новым усердием принимался орудовать веником, совком и ведром, поднимая тучи едва успокоившейся пыли.

Минут через десять, когда пыль и мусор были собраны в ведро, падшие этажерки восстановлены в вертикальности и нагружены рассыпавшимся товаром, восьмихват подвешен к потолку, а полки — к стене, студиозус получил первую возможность выпрямиться и открыто полюбоваться на успехи волшебника.

А успехи у него были не слишком успешные, чтобы не сказать наоборот. Какие бы ухищрения ни использовал старик, какие бы заклинания ни применял — анинэцкэ, созданные автономными и неуязвимыми для магии, быстро выбирались из любого сосуда и любого загона. Свидетельством тому лежали у входа раскуроченные корзины, пробитые котлы и расколотые горшки. Памятуя о запрете на вмешательство, Агафон пару минут потоптался на месте, пожал плечами, достал из кармана пригоршню семечек, подвинул дырявый котел у порога так, чтобы было видно весь театр военных действий, и водрузился сверху.

Еще через пару минут он был замечен.

Если студиозус думал, что до этого Броше был в гневе — теперь настала пора пересмотреть суждение.

Поднявшись с пола, студент потер ушибленную спину, отогнал от лица назойливые сиреневые искры, сыпавшиеся из глаз и, хрустя рассыпавшимися семечками и покачиваясь, хмуро побрел к дальнему окну.

— Не имеете права так --">