Мария Семеновна Галина - Ганка и ее эльф

Федорой…

Ганка чуть отодвинулась. Она знала, что эльфы чудные, все так говорили, и еще что они нелюди и живут не по-людски.

— Ты что же… не похоронил ее? Или, может…

Может, оживил своей странной магией, и старуха, хотя и мертвая, ходит и разговаривает? Такой безобидный, такой симпатичный эльфенок. Только бы не разозлить его…

— Почему? Она просила, чтобы я ее похоронил, как положено, и я похоронил. Вырыл яму, настелил туда папоротника. Цветов. Она любит цветы. А на холмике выложил крест из щепочек.

Значит, он не нечистая сила. Нечистая сила от креста бежит, как от огня, всем известно. Но вот не хотела же старуха его крестить…

— Она говорит, все хорошо, — сказал эльфенок. — Говорит, я все правильно сделал.

— То есть… как, говорит? — осторожно спросила Ганка. Отец, наверное, уже злится, да и братья злятся, что ее, Ганки нет, и яиц свежих нет, и сыра. Но эльфов нельзя сердить, это всем известно. Пускай лучше сам уйдет.

— Она раньше часто приходила, — сказал эльфенок, как во сне. Глаза его расширились и стали совсем зелеными — в них отражалась прошитая солнцем листва… Придет, станет на пороге… Или сидит в углу — я оборачиваюсь, смотрю, а она сидит. Что ты меня похоронил по-людски, это хорошо, говорит, мы все равно вместе. Правда, — он вздохнул, — в последнее время реже приходит. Она так и сказала — я потом уйду… мы всегда уходим… далеко. Просто еще немного с тобой побуду, чтобы тебе одиноко не было. Она хотела, чтобы я не забывал человечью речь, так она говорила. Я все ей рассказывал. Все, что видел.

Может, эльфенок и не виноват, подумала Ганка. Это же Федора, всем известно, что она была ведьмой, а у них все не так, как у людей.

— Но как делать сыр, она так и не сказала, — сокрушенно покачал головой эльфенок, — я уж спрашивал-спрашивал, а она молчит, и все. Я сам попробовал, но ничего не вышло. Может, это потому, что козочка уже старенькая. Мало молока… А я так скучаю по сыру.

— Я принесу еще сыру, — торопливо сказала Ганка. Мало ли, вдруг порчу наведет. Лучше пускай ее отпустит добром.

— Когда? Завтра? — эльфенок был явно не в ладах со временем. Или с памятью. Ганка не удивилась, эльфы живут одним мигом, но этот миг длится вечно, это все знают.

— Нет, — терпеливо сказала она, — через… пять дней. Вот солнце видишь? Оно закатится, потом еще раз. Потом еще раз. И еще два раза. Вот, пальцы загибай, — и она для верности сама загнула ему по очереди грязные худые пальцы. Он не противился. — Вот видишь? Раз, два, три. Четыре, пять… И я принесу сыр. Понял?

— Понял, — сказал он и вскочил с коряжки. Он был такой худой, что казался полупрозрачным, и сливался с солнечными пятнами, с ветками, зеленью и тенью — словно растворялся в них…

— Погоди! — Ганка тоже встала, солидно оправляя юбку и делая вид, что занята только этим, а спрашивает так, мимоходом, — а как тебя зовут?

Эльфы не любят говорить, как их зовут на самом деле, но если выведать имя, можно получить над эльфом большую власть.

Эльфенок пошевелился и снова стал хорошо различим, словно бы вернулся из мира теней в мир людей…

— Желто-красный листик дуба, который оторвался от родной ветки, — сказал он с некоторой даже гордостью. — Красиво, правда? Я сам придумал.

— Немножко длинно, — сказала Ганка, — хотя, конечно, красиво, — поспешно добавила она, чтобы эльфенок не рассердился. Листик тоже неплохо звучит — это ведь почти то же самое, только немножко короче. Я буду тебя называть Листик.

Эльфенок явно не хотел сказать ей свое настоящее имя, а значит, он на самом деле гораздо хитрее, чем кажется. На всякий случай она тоже попробовала схитрить.

— А как тебя называла Федора? Как-то же она тебя называла!

— Солнышко. Она называла меня — Солнышко, — сказал он, отступил в тень и пропал.

* * *

Эльфенок и вправду не принес удачи — отец ворчал, что она запоздала, потому что любил есть кулеш как раз с козьим сыром, а тут не дождался и схарчил так, и кулеш показался ему невкусным. На куренной работе мужики всегда голодные, это Ганка знала, потому что приходится ворочать тяжелые бревна… Правда, и неудачи эльфенок не принес — отец мог и по уху заехать, но ведь не заехал же… И про эльфенка она ни отцу, ни братьям не рассказала, хотя и сама не знала, почему. Может, потому, что ей, Ганке, хотелось иметь свою собственную тайную жизнь — а какую такую тайную жизнь можно иметь, если спишь --">