Владимир Аренев - Под небом голубым

разрисованный малиновыми ромбами плод с противным чавканьем взорвался.

— Я не буду жрать твои подачки! Ты слышишь?!

До стены оставалось пройти еще пару сотен шагов. По нагревшемуся металлу. В распаренном воздухе.

Прошел.

«Надеюсь только, он не может различать сожаление в моих мыслях».

У стены улица поворачивала вправо… и вела к саду.

7. «Сколько же мне суждено просидеть в этой ловушке?» Впрочем, жаловаться — грех. По крайней мере, всюду есть пища и вода.

«/А что еще тебе нужно?/» Похожие на шары, стволы деревьев имели на верхушках по группке плотных, хоть и необычайно тонких ветвей. С их кончиков свисали украшенные малиновыми ромбами плоды. Человек забрался в тень, которую отбрасывало одно из деревьев, прислонился к абсолютно гладкому стволу и ждал. Почему-то он был уверен, что это еще не конец сегодняшнего происшествия. То, как упорно вел его сюда город, и то, что теперь вокруг сада стоят ярко-желтые коробки (а ведь раньше их не было), лишь подтверждало: ничего не закончилось. Возможно, только начинается.

Неподалеку журчал ручей. Вода в нем была абсолютно чистой, в чем человек имел возможность убедиться, и не раз. Ничего: ни соринок, ни упавших на поверхность мелких мошек, ни даже подхваченных со дна песчинок. Впрочем, есть ли у этого ручья дно с песчинками, каковое полагается всем нормальным ручьям? Сие еще пребывает под вопросом.

Вот сейчас, например. Вода льется из отверстия на верхушке миниатюрной, в рост человека, скалы, сбегает по углублению в камне и исчезает у подножия. Песчинками, разумеется, и не пахнет. Вообще ничем не пахнет. Не сад, а стерильная клетка для экспериментальной особи номер сто четырнадцать. И следует угадать, на какой же рычаг приналечь, иначе можно остаться без призового банана. А очень не хотелось бы.

Солнце потихоньку обвисает, клонится к горизонту, словно переспелый фрукт небесной усадьбы. Скоро сорвется и рухнет с невидимой ветки ко всем чертям, за желтые нагревшиеся за день коробки. И это хорошо, потому что тогда станет прохладнее.

А к утру созреет новое солнце.

Сколько плодов рухнет за горизонт, пока человек сумеет отсюда выбраться? Хороший вопрос. Вот ответ на него — наверняка дурацкий.

…Порой ему казалось, что подобные размышления раздражают город. Непонятно, как, но раздражают. Человек был чужд всему окружающему, и это ему нравилось. Своего рода борьба и протест. Пускай даже борьба и протест заканчиваются там, где начинаются волеизъявления желудка.

Человек догадывался, что очень скоро лишится последнего. Станет другим. Или умрет. Сегодня город впервые помог ему утвердиться в этих мыслях.

Человек ждал задания. И готов был как следует постараться, чтобы выбрать нужный рычаг.

Он поднялся, потому что жара — могучая приливная волна — потихоньку схлынула, а ему хотелось побродить здесь, оглядеться. Не исключено ведь, что рычаг спрятан в самом саду.

Территория, усаженная деревьями, была небольшой. Она всегда оставалась небольшой, словно их растили исключительно для нужд человека. Или даже не растили, а создавали. Или же сад возникал спонтанно, в зависимости от потребностей города. Или… Короче, человек не знал.

Шароподобные стволы отстояли друг от друга на пару шагов, хотя (неизвестно почему) создавалось впечатление: будь у них подобная возможность, деревья отодвинулись бы от соседей как можно дальше. Вероятно…

Человек оборвал себя. Он не мог позволить себе такую роскошь, как строить предположения. Эдак недолго и башкой двинуться.

Солнце почти опустилось. Значит, ждать недолго. Вот здесь расчет прост: раз город начал «дрессировку» недавно, следовательно, то, что нужно сделать/должно произойти, нужно будет сделать/произойдет вскорости. Долго тянуть бессмысленно, так что, вероятнее всего, это затеется после заката.

В некоторых случаях город использует логику, близкую к логике человека. Изредка.

В саду стемнело. Подул легкий ветерок, качнул ветви деревьев и помчался дальше, чтобы иссякнуть через квартал-другой. «Здесь все недолговечно и преходяще. Только город…» Ночь уставилась на него сотнями сощуренных желтых глаз. Ночь ожидала.

«Пора бы».

Человек оглянулся и обнаружил новорожденный выход из сада. Возможно, следовало проявить гордость и никуда не идти, но он хотел когда-нибудь вернуться к этим окаянным деревьям и стерильному роднику. И поэтому повиновался.

Очередная ровная улица вела вдоль стены — к воротам. Вернее, к --">