Екатерина Лесина - Тварцы

сомнения. Однако я, пожалуй, возьмусь. Три монеты.

   - Пять, - жестко сказал отец. - Или мы уходим.

   Сошлись на четырех, половина медью.

   Земля вздыбилась, плюнула каменной крошкой, кинулась желтой непереваренной костью и замерла.

   - Быть!

   Ширились края рваной раны. Ворочалась земляная тварь, подкидывая горсть за горстью уже не серую мешаную с камнями труху, но жидковатую глину. Хлопали усталые крылья, вторили им дробный перестук лопат по ту сторону вала.

   - Быть!!

   Мелькают когти, пасти, хвосты. Дерут землю, тянут линию-дугу вокруг города новорожденного, имя которому...

   - Быть!!!

   Со звоном лопаются глубинные жилы, выблевывая в ров рыжую муть воды.

   На третий год случилась война. Кто был виноват? Кто был прав? Марьяш не знал. Он стоял на городской стене вместе с остальными недоучками да глядел, как работают мастера.

   Кипело небо. Пылала река. Стонала земля, одну за другой выпуская тварей, и одну за другой их проглатывая. Дымом тянуло, паленой плотью, а после вдруг улеглось все. Только колокол на ратуше зашелся звоном.

   Спасайтесь люди! Спасайте людей.

   - Бегите!

   С дальних холмов к стенам городским метнулась трещина, крысой нырнула под камни и вынырнула с другой стороны, пробежала по улицам, плодясь на ходу. Закачались дома, заскулили рядом и учитель, вспотевший кровью, закричал:

   - Беги!

   Марьяш побежал. Ступени-переходы-улица-трещина. Люди. Прижаться, пропуская стражника в броне-панцире. Нырнуть под телегу. Выскочить, хватанув губами горький дым. Снова побежать. Куда?

   На поле. На темное поле, вспаханное огненной сохой, засеянное солью да водой, пережеванное собою же и заполненное копошащимися суетливыми людьми. Обессилев, стороны сошлись в рукопашной.

   Пляшет меч. Пишет кровью по небу, кидает багряные горсти.

   Смотри Марьяш.

   Крутится в руках белобородого гиганта топор. Отворяет фонтаны кровяные.

   Смотри Марьяш.

   Пики, копья, дротики и стрелы...

   Для тебя Марьяш! Для тебя! Не стой!

   Взлетели руки над головой, раскрылись губы, выталкивая слово:

   - Быть!

   Быть сотваренному! Быть живому! Кровью от крови, плотью из плоти. Слышите? Слышите. Отзываетесь. Голоса ваши клокочут под сердцем, дерут на части. А и не жалко, забирайте. Все забирайте, только...

   Марьяш остановился, рискуя рассыпать тварение: он не знал, что приказать. Жечь? Рушить? Топить? Душить? Кого? Врага? А кто здесь враг? Нет, так нельзя. Но как можно? Как?

   - Быть!!

   Кому быть? Им, несуществующим? Ему, еще пока живому? Городу? Людям? Драконам? Трепещет в руке заклятье, рвется. Ну же Марьяш, ты знаешь, чего им дать.

   - Быть!!!

   Быть. Существовать. На миг, на десять, на сколько выпадет. Рваться ввысь. На волю. Разрешено. Проламывая кокон плоти, проглатывая стон того, кем только что являлся.

   Воздух уже гудит, взбитый тысячами крыл. Зовет.

   Иду.

   Лялька сидела, склонившись над корытом, в котором копошились драконы. Прищурившись, разглядывала, а разглядев нужное, хватала поперек спины да совала в один из десятка кувшинов.

   Ловко ей работалось. Привычно.

   - Что стоишь? - спросила, не оглядываясь. - Заходи. Надолго?

   - Нет.

   Марьяш зашел во двор, но к корыту приближаться не стал. Да и вовсе старался не глядеть на драконов. Им в корыте тесно, им бы на волю...

   ...крыльями да по воздуху, когтями по плоти, выбираясь, отряхиваясь, разевая пасти первым вдохом. Ввысь, вверх, стаей, роем, прочь от поля...

   - Денег привез, что ль? - Лялька зажала в кулаке пищащую тварь, раздумывая, куда ее сунуть. Оттенок панциря был уже не насыщенного, сливочного цвета, но и не жидко-молочного. Ме́шанок. Наконец, решившись, ловко свернула шею и кинула в надтреснутый кувшин. Для себя, значит, молочко.

   - Денег.

   ...платили хорошо. Кто за дело, кто за имя. Имя менялось.

   Марьяш-Кровяный тварец.

   Марьяш-Отворяющий жилы.

   Марьяш-Молчун.

   И наконец, последнее, нынешнее: Марьяш-Миротворец. Это стоило особенно дорого.

   Когда в корыте осталось с пяток блекло-водяных тварей, Лялька поднялась.

   - А эти куда?

   Зря спросил, да слова не поймаешь.

   - Так свиням. Там молока чуть самое. Кому надо?

   - Тебе их не жалко? Живые ведь.

   - И люди живые, - усмехнулась Лялька, глядя прямо. А глаза-то от частых прищуров косят и морщинок море. - Как есть живые, только вот поговаривают, --">