Василий Николаевич Корнейчук - Возвращение в Харлфундур (СИ)

прочь.

Каждый вечер и каждый привал для двадцать третьей десятки проходил почти одинаково. Подразделение было переполнено и, включая командующего десятника, насчитывало тринадцать человек, тогда как пищей оно обеспечивалось на десятерых. Как правило, это был котелок вареного гороха и 10 кусков хлеба. Кусок хлеба и миску гороха забирал десятник, остальное же предполагалось разделить самостоятельно. И тут начинались неизбежные прения: те из бойцов сброда, кто пришел в подразделение первыми, считали себя в полном праве получить полную порцию. Рьйолло же поступил сюда последним, буквально навязав свою кандидатуру упрямым следованием за маршем. Но совсем голодным старик не оставался. Крестьянские парни, может, и простоваты в своих стремлениях, но дух общины был важной составляющей их сущности, а потому с Рьйолло и остальными "лишними" всегда делились и хлебом, и гороховым месивом.

- Чуть не досталось нам сегодня, да, боргвин? - завел разговор тощий носатый молодой человек с не по-крестьянски аристократическим именем Берон. Он явно намекал старику, что виной десятницкого гнева был именно Рьйолло, и что он, Берон, совсем не злится на него, хотя имеет на то все основания. - Зачем ты вообще отправился в этот поход? Ты стар и коротконог, Рёлла, а впереди, небось, и драться придется. Говорят, завтра войдем в плешь. Говорят, эта плешь страшная - такие там твари обитают. Я тебе честно скажу, старик, боязно мне. А я на своем коротком веку повидал кое-чего, уж поверь.

Они, двенадцать человек двадцать третьей десятки, сидели у костра и доедали ужин, тщательно вымазывая хлебом горох со своих плошек. Ночь была объявлена, но никто не торопился расползаться по местам для сна, которыми служили дырявая палатка на десятерых и место под телегой для тех, кто в палатку не помещался; а потому двадцать третья десятка развлекала себя разговором, как это делал и весь лагерь, исключая, пожалуй, только часовых. Основной темой разговоров были отшумевшие относительно недавно так называемые Стекольные войны. Слухи об этом событии приходили самые разнообразные из разных концов Мировой Чаши. Каждый второй в любой таверне уверял, что он сам сражался в одной из этих войн и в доказательство показывал какой-нибудь неубедительный шрам, а за кружку пива готов был рассказать о тех событиях в самых детальных подробностях. Так или иначе разговоры о Стекольных войнах велись не прекращаясь, и каждый хотел показать себя экспертом в политэкономии и военном деле, рассуждая об истинных причинах этих громких событий, о мотивациях участников и, в конечном итоге, о победителях, причем, называя себя очевидцами событий и ссылаясь на высоколобых авторитетов, все высказывали зеркально-противоположные мнения о предмете, а споры об этих войнах нередко заканчивались крепкими драками.

- Зови меня по прозвищу: Нахрап, - поморщился боргвин, имя которого коверкалось неповоротливыми языками сослуживцев на самый разнообразный лад. - Зачем я отправился в этот поход? Я иду в родные места, сынок. Там я вырос и оставил большую часть своей жизни...

- Ты про ту боргвинскую крепость, название которой в здравом уме не произнести? Но плешь, Нахрап! Там же плешь! Обширная и злая плешь, захватившая сотни верст!

Плешь... Да, не все земли в Мировой Чаше пригодны для беззаботного житья, обработки земли, строительства городов... Есть места, в которых правят совсем иные законы, живут совсем иные существа и растут совсем иные деревья и травы. И если нанести на карту территории плешей и окрасить их черным цветом, то окажется, что мест, пригодных для житья, едва ли не меньше, чем черных пятен, разбросанных то тут, то там, будто некий бесноватый художник растратил целую бочку черной краски, размахивая кистью и разбрызгивая чернила по материкам, морям и океанам, не жалея ни гор, ни рек, ни городов. И будто этого мало, плеши не стоят на месте. Они движутся, встречаются и смешиваются друг с другом, растут, поглощая города и селения, а пройдя, оставляют после себя лишь руины, девственные леса, степи и нагорья. Движение это медленное, незаметное, но неизбежное и неотвратимое, как само время. И никто не знает, как и где зародится новая плешь, куда она двинется и как вообще происходит это зарождение и движение. Люди, которым не чужда магия, говорят, что именно она, магия, есть причина существования плешей, только эта магия дикая, случайная, --">