Аноним Легенда - Проклятие Бога (СИ)

очередной раз спросил принёсшего воды и кусок чёрствого хлеба стражника о том, известно ли что с ним будет, он услышал в ответ, что завтра на рассвете его казнят. Рейцег так и не притронулся к еде. В какой-то момент ему стало казаться, что он всё ещё на войне, его ранили и в лихорадочном бреду ему всё это кажется. Но осторожное, словно на пробу, покусывание пальцев его рук обнаглевших крыс не давало Гайеру уйти в спасительное забытье. Наконец, Алемоский стряхнул оцепенение, встал, и с трудом передвигая дрожащие от слабости ноги, подошёл к двери и, собрав силы, затарабанил в дверь.

- Эй! Кто-нибудь! Отведите меня в божий дом!

Никогда не думал Алемоский, что ему придётся однажды воспользоваться правом приговорённого к смерти обратиться к богу Архиру.

Вскоре Гайера отвели в небольшой божий дом неподалёку от тюрьмы. Здесь было всего одно помещение, поэтому стражники, окинув его взглядом, оставили рейцега одного, и, заперев за ним дверь, замерли у входа. Приговорённый печально посмотрел на деревянные скамьи, на обшарпанный словник8: этот неказистый божий дом не соответствовал статусу рейцега и Гайер опасался, что Архир не услышит его из этого убогого места. Однако выбора у него не было. Подойдя к словнику, он смиренно положил на него руки и сквозь решётку в потолке устремил взор в ночное небо.

- Обращаю к тебе Слово и будет оно искренне, потому как идёт оно из сердца моего, что наполнено верой в тебя.

На некоторое время Гайер замер, прислушиваясь к себе, оказывается, никакие ритуальные фразы не передают то смятение души, которое наступает перед важными моментами жизни. Да и о чём просить, когда будущего нет, только прошлое и неуловимо-утекающее настоящее. Гайер осторожно, словно ступая по зыбким островкам мыслей и ощущений, стал шептать неосознанно больше себе, нежели далёкому богу, но затем всё уверенней, всё страстнее его тихие слова болью вырывались из глубины, скованного цепью безысходности, сердца.

- Знаешь ты, что нет моей вины ни перед тобой, ни перед собой, ни перед кем-либо. Не так хотел прийти к тебе, не оболганном, не замаранным. Жил как предками велено, как по чести должно. Зла не вершил, от судьбы не прятался, смерть не презирал, но и не спешил к ней. Как же вышло, что она настигла меня раньше? Да ещё такая, с позором, унижением. Архир, если слышишь слово моё, протяни руку, чтобы провести меня по оставшемуся пути к тебе.

Внезапно Алемоский почувствовал резкую боль в голове и, не успев среагировать, осел на пол, теряя сознание.

***

Никогда ещё площадь Позора не собирала столько народа как в день казни рейцега Алемоского. Разношёрстная толпа бурлила, люди перешёптывались между собой, обсуждая то, что никто не мог даже представить: рейцег, чьё имя славили ещё совсем недавно, будет казнён за убийство Владыки! Народ не мог припомнить ничего подобного, в душах было смятение: рейцег, престол к которому должен был перейти по праву, будет сожжён на их глазах. На площадь пришли и старики и молодые. В руках некоторых женщин были букеты из ибрисов.

Внезапно гул голосов прекратился, над площадью повисла тишина: из тюремных ворот вывели обречённого на смерть. Рейцег был одет в холщёвые штаны и рубаху, как одевали смертников, его волосы растрепались, щёки впали, а под глазами залегли чёрные круги, но лицо было непроницаемым, несмотря на плотно сжатые губы и скорбные морщинки. Даже сейчас, в окружении тюремщиков, со связанными сзади руками, рейцег не терял достоинства, с ровной спиной и прямым взглядом он шёл на эшафот. Люди, затаив дыхание, наблюдали за ним. Несколько шагов и Алемоский, не заставляя подталкивать себя, взошёл на помост, где уже всё было готово для казни.

Лёгкий ветерок шевелил флаг Владыки на стене тюрьмы, но не мог унести вдаль слова приговора, что читал палач. Однако взгляд Гайера был прикован к Кристель. Она, в чёрном платье и чёрной полупрозрачной шали на голове, казалась предвестницей смерти.

- ...приговорён к смертной казни через сожжение! - последние слова палача пронеслись над молчавшей толпой.

Почти тут же Алемоского подвели к столбу и стали крепко к нему привязывать. Ни единого звука не сорвалось с губ смертника, и только соучастник-ветерок на прощание потрепал его волосы. Кто-то из пришедших на казнь кинул к ногам несчастного беспощадные, чёрные как ненависть, цветы ибриса. И будто повинуясь этому знаку, палач бросил зажженный факел в большую кучу --">