Надежда Валентиновна Первухина - Королевство на грани нервного срыва

метнула. Дротик полетел со свистом и вонзился в днище на отметке «пять». В воздухе буйно запахло кишечными газами — бочка оценила меткость моей падчерицы, вот оно метаморфическое сознание, ничего святого нет!

— Гадство, — пробормотала Оливия. — Давай, Люция.

Я честно не стремилась обойти Оливию. Себе дороже. С тех пор как она стала сажать в оранжерее хищные травы и цветы-убийцы, а в одной из пустующих галерей замка оборудовала террариум, мне совершенно не улыбалась перспектива обнаружить в постели гремучую змею. Или кактус-самострел.

Поэтому я прицелилась и пустила дротик, отлично зная, что Оливия повлияет на него своим гравитационным полем и он воткнется в тройку. Ну и пусть. В этой игре мне была важна Оливия, а не победа.

Дротик воткнулся в тройку. С потолка мне на макушку упала довольно увесистая неприятная жаба. Оливия ядовито захихикала.

— На, — голосом, полным фальшивого отчаяния, молвила я и вручила ей жабу. — Подселишь в свой террариум.

Пока же жабу посадили в горшок с фикусом. Этот фикус был вообще многострадальный. Чего только в него не выливали и не выкидывали, а он все так же мирно краснел и буйно колосился. Правда, иногда плакал тоненьким голоском. Мне временами казалось, что он все-таки не из нашей реальности, хотя я абсолютно ничего не понимаю в фикусах, не мне судить. Может, у них, у фикусов, так полагается жить.

И тут наша игра была непотребнейшим образом нарушена.

Двери распахнулись, и на пороге комнаты объявился великий мастер кисти и резца Брунгильдус Рафачелли. Он стоял в своем алом берете с пышным плюмажем, в черном плаще с алым же подбоем и олицетворял собой глубочайшее возмущение.

— Дражайшая донна! — возопил он, обращаясь ко мне. — Я прибыл сюда, чтобы увековечить в красках лик вашей прелестной падчерицы. Сегодня должен быть сеанс. Я уже развел краски, и тут является этот наглый Петруччо, который, кстати, ворует у меня прекрасные колумбанские сигариллы, но это детали… Так вот, он заявляет, что сеанса не будет!

— Он лжет, маэстро, — наисмиреннейшим голосом молвила я. — Мы немедленно идем в вашу студию. Оливия, искусство не может ждать. Дротики в чехлы, протри лысину влажной салфеткой — и вперед, навстречу своему бессмертию!

Взгляд, коим одарила меня моя падчерица, не поддается никакому описанию. Боюсь, где-то далеко-далеко взорвалась еще одна галактика, такая мощная негативная энергия была аккумулирована в этом взгляде. И даже у меня ухо зачесалось.

Студией маэстро Рафачелли была самая светлая комната на втором этаже замка. Маэстро хотел (и справедливо) создать шедевр — и деньги достойные, и слава среди современников и потомков. Все пригодится. Именно поэтому в студии, помимо мольбертов, этюдников, мастихинов, ящиков с красками, имелись старинные резные кресла из черного дерева, задрапированные разными дорогущими тканями, серебряные блюда и кувшины, обвитые шелковыми цветами, и прочий антураж, в коем моя падчерица должна была блистать, как алмаз в бархатном футляре.

Да, но сигариллы?! Неужели этот прыщавый хрип-хипарь Петруччо тоже их таскает? Надо его зажать в каком-нибудь особо темном углу и доходчиво объяснить, что позволяемое хозяйке замка не позволено какому-то хрип-хипарю и полному балбесу. А то как-то совсем некрасиво получается.

— Я не одета для сеанса, — в последний раз решила отлынить Оливия, но я развернула ее от выхода железной рукой:

— Твое платье во-он там.

«Во-он там» стояла старинная ширма красного дерева, и Оливия прекрасно знала, что за нею находится. Парадное платье дочери герцога Альбино Монтессори — это были не просто слова. Надеть его Оливия могла только с посторонней помощью — моей, подобно рыцарю, которого оруженосец облачает в парадные доспехи.

Маэстро радостно кинулся растирать краски и создавать антураж, а мы зашли за ширму. Я принялась раздевать Оливию.

— Я тебе этого никогда не прощу, — пообещала Оливия.

— Конечно.

— Я отомщу. Страшно отомщу.

— Не сомневаюсь.

— Не трогай панталоны! Они все равно не видны под нижними юбками!

— Судя по своеобразному аромату, ты носишь эти панталоны уже… неделю?

— Всего-то три дня! Четыре. Ну хорошо, да, неделю.

— Оливия, что милая Сюзанна говорила нам о повседневной гигиене юной девушки?

— Ты крыса. Мерзкая, кривоносая, старая крыса, которую запекли в сухарях!

— Безумно --">