Борис Левандовский , Игорь Юрьевич Кром , Дмитрий Александрович Тихонов , Михаил Павлов , Владимир Кузнецов , Максим Ахмадович Кабир , Елена Витальевна Щетинина - За гранью безумия

когда познакомитесь с творчеством первых и вторых. Благо эта книга позволяет читать и сравнивать, как, наверное, никакая другая.

А поскольку корабль русского хоррора плывет, поскольку пресловутый литпроцесс идет, чайник кипит, а читатель просит добавки… Поскольку школа все еще формируется, то и авторам старшего поколения, несмотря на все их заслуги и регалии, есть чему поучиться у «темной волны».

В том числе и тому, что если вы беретесь писать ужасы, то – да, да! – вы должны постараться напугать своих читателей. И не стоит кривить рот, ведь никого не смущает тот простой факт, что если вы пишите фантастику, то должны ввести в текст фантастическое допущение. Ограничение ли это?.. Полноте! Откройте свои умы для понимания: это как раз таки возможность расширить ваш привычный по семинарам литературный арсенал, выйти за рамки ограничений. Шанс художественно высказаться на темы, чуждые тем жанрам, в которых вы писали ранее, отбросить все то, что тяготило вас прежде.

Уверен, что если творческий люд сумеет по достоинству оценить богатство темного жанра, то в конечном счете в выигрыше от этого останутся все: и писатели, и издатели, и читатели.

Парфенов М.С.,

август 2018 г.

Дмитрий Тихонов Вилами по воде

В ту пору пивная в Ветлынове была одна. Как раз на низах, возле самой реки, в бывшем купеческом доме. Гордей – даром, что не городской – считал, будто живет по соседству. Ему с другого берега, из крайней лаптевской избы горящие окна пивной по ночам чудесно видать. Да и идти до нее – если напрямки, а не топать лишнюю версту по берегу до паромной переправы – ближе, чем многим ветлыновчанам.

Той зимой он ходил особенно часто. Дома не ладилось, и, чтобы не срывать злобу на детях, Гордей накидывал тулуп и брел по льду в город. Войдя в пивную, обметал веничком валенки, дул на озябшие руки, здоровался со всеми степенно, без улыбки. Брал кружку темного «Мартовского», выпивал в три глотка, потом принимался за водку. Засиживался допоздна, к окнам старался не поворачиваться, чтобы, упаси Господь, не разглядеть там, за морозными разводами, собственных окон. Завсегдатаи знали: крепко хворает у человека жена, того и гляди помрет, а потому не мешали ему заливать горе, с разговорами не приставали.

Вот и в последний февральский вечер было так же. Снаружи шумел ветер, внутри гудели разговоры, перемешанные с табачным дымом. Кисло пахло вчерашними щами. Гордей притулился в углу, с краю длинного высокого стола. «Мартовское» кончилось, и он взял для начала кружку «Мюнхенского», четвертинку водки да пару бутербродов с колбасой «собачья радость».

Пил торопливо, стараясь как можно быстрее заглушить скрипучий, словно проржавевшие петли, голос жены, не смолкавший в ушах. В ней все меньше оставалось от человека и все больше прибывало от мертвеца. По ночам он изучал исхудавшее, изжелта-бледное лицо ее, отчаянно пытаясь отыскать в нем привычные черты, – и не мог, как ни старался. Словно однажды, пока он работал в артели, кто-то явился из лесу и подменил его жену, его Тоню, подложил вместо нее подделку, стремительно приходящую в негодность.

Впрочем, будь это на самом деле так, Гордей знал бы, что делать. И дети – десятилетняя Глаша и шестилетний Федор – не рыдали бы, проснувшись от очередного ржавого, протяжного стона. Подделку можно выбросить. Подделку можно забыть.

А Тоня – настоящая – больше не вставала и почти не кашляла, тем более кровью. Казалось, крови не осталось в ее высохшем теле. Тоня выла по-собачьи, кричала и скрипела зубами, бредила, разговаривая с давно умершими или никогда не существовавшими людьми. Тоня плакала без слез и никого не узнавала. Доктор, приходивший из Ветлынова раз в две недели, пожимал плечами: крепкая она у вас, духом сильная, не сдается, держится до последнего. Утешал, что ли? Издевался?

Собственная беспомощность выводила Гордея из себя. Его будто скрутили по рукам и ногам. Ни развязать, ни разрубить узлов. Если б не дочь, наверняка лишился бы рассудка. Глаша ухаживала за матерью безропотно и самоотверженно, как за собственным ребенком: мыла, пыталась кормить, обстирывала. При этом еще умудрялась стряпать для младшего, смотреть за курами да бегать в школу. Вот уж, правда, крепкая, духом сильная. Вся в мать.

Водка кончилась, и Гордей, после минутного колебания, взял --">