Ирина Валерина - Онга [СИ]

воздуха. Закрутив медно-рыжие волосы в тугой плотный узел, она встала на широкую скамеечку, поросшую зеленоватым мхом. Мимолётно подумала, что давно следовало бы отскрести её до первозданного тёмного дерева, и осторожно перенесла правую ногу через край бочки. Вода при первом касании ожгла холодом, и Онга не удержалась от вскрика. Но тут же, выдохнув и задержав дыхание, опустила ногу в сумеречную воду и, нащупав дно, переместилась в бочку полностью. Присев, окунулась с головой. Следовало поспешить — воды было маловато, как и времени. Онга понимала, что ни один ритуал не изменит её скорой участи, но и покорно ждать не желала. Своеволие — возможно, уже последнее в её жизни — побуждало делать хоть что-то.

Она поднялась во весь рост, чувствуя, как вслед за стекающей водой тело покрывается пупырышками озноба, и запрокинула голову, вглядываясь в быстро мрачнеющий купол неба. Узел волос раскрутился, тёмная от воды копна тяжело упала вдоль гибкого позвоночника. Поднявшийся к ночи ветер уже ощутимо холодил, но Онга держалась, выискивая взглядом первую вечернюю звезду. Только найдя её — колкую, радужно мерцавшую, — она глубоко вздохнула и зажмурилась. Волна крупной дрожи прошла по телу, зубы непроизвольно выбили частую дробь. Онга встряхнула головой. Пора.

Выбравшись из бочки, она тщательно, ладонями, согнала с тела остатки воды. С каждым изгоняющим движением шептала дрожащими губами слова древнего, как надвигающаяся ночь, отворотного заговора. «Мать речная вода, студёные берега, кланяюсь до земли, сердце Вукола остуди, отверни его от Онги, как один твой рукав от другого отворачивается…» Озноб уже закрался внутрь, дрожь стала мелкой и постоянной. Она то и дело сбивалась, колдовские слова, прежде послушные её воле, не желали расти. Тускло, без силы проговорив закрепляющую фразу-ключ, Онга вытащила из рукава рубашки тонкую серебряную иглу и с размаху вонзила её в большой палец. Поморщилась от мгновенной боли, но не вскрикнула. Дождалась, пока из ранки выступит густая тёмно-малиновая капля, и стряхнула её в бочку с хищно плеснувшей водой. Та, поймав жертву, на мгновение стала рубиновой и тут же вернулась к обычному виду. Онга вгляделась в своё отражение, но не уловила никаких изменений. Всё те же вытянутые к вискам глаза, высокие скулы, острый подбородок. Во взгляде, как всегда, тщательно скрываемое от всех своемыслие. Она не стала выглядеть хуже или хотя бы старше. Неужели нарушила ритуал, и теперь отворот не сработает? Вода шла мелкой рябью, отчего губы зеркального двойника кривились в сардонической ухмылке. Встретившись с собой взглядом, Онга с силой ударила по воде ладонью, не желая признавать поражение.

Вытащив из бочки пробку, она отпустила воду. Та побежала спорыми ручейками, сплетая сеть, ища мелких и сирых кровонесущих. Но осторожная живность к вечеру уже забилась в свои норы, и русалья вода осталась ни с чем. Разочарованно дрогнув, втянулась, просочилась по земляным сосудам вниз, в черноту и холод — и вошла в тёмные воды, делясь с предвечными малой жертвой.

Онга окончательно продрогла, но не спешила вернуться в дом. Как только она переступит порог, и за её спиной с издевательским скрипом закроется дверь, начнётся время Вукола. Для Онги в нём не останется места. Здесь, пусть и окружённая враждебно наблюдающим Лесом, пусть и продрогшая до костей, но она принадлежит себе. Пока ещё принадлежит. Онга прикоснулась к шее и повела ладони вниз, отстранённо отмечая, что ключицы ещё больше проступили под тонкой кожей. Она легко сжала тугие полукружья грудей и, пропустив между пальцами собравшиеся в «пирамидки» соски, безвольно уронила руки вдоль тела. Скоро ко всему этому будут прикасаться совсем другие руки — грубые, действующие без колебаний. Мужнины. Хозяйские.

Она прикусила губу — и, непроизвольно дернувшись, поморщилась. Зубы попали аккурат на утренний укус, из едва затянувшейся ссадины выступила капля крови. Слизав её кончиком языка, Онга подняла с земли одежду и медленно пошла к дому.

Едва она успела надеть свежую рубаху и перевязаться тонким, плетёным из кожи поясом, как Лес зашёлся в восторженном шёпоте: «Х-х-хозяин… х-х-хозяииин…» Сердце Онги на секунду замерло — и рвануло в бешеном ритме. Дрожащими пальцами она наскоро заплела ещё не просохшие волосы в тугую косу и выбежала в холодную комнату, где за распахнувшейся входной дверью уже клубилась входящая в силу ночь.

Они возникли на пороге --">