Сергей Валерьевич Савин - Про русалку (СИ)

перестало дёргаться, помещик вытер пот со лба и потребовал квасу. Сделал несколько больших глотков и довольно крякнул.

  – Так-то, будет урок сиволапым, – сказал и пошёл переодеваться к вечернему приёму в дворянском собрании.

  Она была ещё жива, когда её завернули в мешковину и вынесли на двор. Возиться с девкой из дальнего села было недосуг. Мешковину наскоро зашили, добавили пару камней потяжелее и бросили куль в реку. Всплывать будет нечему. В глубоких омутах у берега жили большие сомы, которыми барин обожал угощать своих друзей.

  Холодная вода полилась в лёгкие, и это было хорошо и спокойно.

  Когда она открыла глаза, вокруг была сине-зелёная муть. Ничего не видать, только мельтешила вокруг плотва и караси. Ульяна подняла руку к лицу. Воспоминания о том, как она здесь очутилась почти растворились в мутной прибрежной воде.

  Ульяна толкнулась ногами. Над головой было светлее, и ей хотелось туда, на волю. Вынырнула она прямо под огромной луной, запутавшейся в кроне старой плакучей ивы. Вода была гладкой как тёмное стекло. По лунной дорожке девушка побежала к старой иве на берегу. Она знала это дерево. Здесь на Троицын день всегда оставляли одежду. Старики говорили – чтобы русалки селу не докучали.

  Белые тряпки висели на ветвях и сейчас. На них с удобством расположились те, кого старики хотели отвадить. В старых сарафанах или – стыдоба какая – в одних ночных рубашках. Некоторые вообще в чём мать родила. Они весело пересмеивались, расчёсывая длинные мокрые волосы.

  – Давай к нам, не бойся! – помахала одна из них Ульяне. – Меня Наташей звать, а тебя?

  Ульяна и не боялась. Её страх остался в мокрой мешковине. А может, на кончике барского кнута.

  – Меня – Ульяна, – представилась и чтобы не задирать неудобно голову с лунной дорожки легко перепрыгнула на вершину ивы.

  Ивашино было отсюда как на ладони. Дома тёмные, ни одно окно не светилось. Даже дворовые пустобрёхи умолкли. Ульяна чувствовала смутное беспокойство, как будто зуд. Источник этого зуда был где-то там, на тёмных улицах.

  – К живым лучше не ходи, – Наташа нахмурила брови. – Найдётся какой-нибудь умелец, накинет тебе на шею крестик, будешь потом год на него работать.

  Ульяна сделала неопределённый жест пальцами.

  – У меня жених был…

  Собеседница рассмеялась.

  – Думаешь, какой сейчас год?

  Ульяна помялась.

  – Не знаю...

  – То-то и оно. Обычно наш хозяин поднимает слуг лет через пять-десять после смерти. Твой милёнок давно уже другую себе нашёл, а тебя забыл.

  – Не мог он забыть! Я же чувствую!

  Наташа покачала головой и протянула Ульяне гребень.

  – На вот, расчешись. С утра пойдём мужиков пугать.

  Когда новая подружка отвернулась реке. Ульяна вздрогнула. Кожи на спине Наташи не было. От белых позвонков тянулись рёбра, а за ними неподвижно висели какие-то чёрно-зелёные мешки.

  – Ты такая же, – коротко бросила Наталья. – Хочешь в таком виде милёнку показаться, останавливать никто не будет. Может, тогда дойдёт, что ты больше не человек, а любовь твоя ему даром не нужна.

  Ульяна упрямо насупилась, но промолчала.

  Один Троицын день сменялся другим. Время текло как мёд из бересты: вязко и медленно. Осенью Ульяна спала под водой, а весной снова возвращалась на луга. Танцевала с подружками в полевых цветах. Смеялась над дураками, забрёдшими в лес и требовала с них за проход хорошую шутку или гребешок. И всё никак не могла забыть, перестать думать о том, что где-то на свете есть тот,

--">