Игорь Владимирович Федорцов - Крыса в чужом подвале

метизы: болты, гайки, шплинты.

− Pojbany dupa^[2]! — выругались в кабине по громкой связи.

− Наши, − обрадовался Серега Демиртчан. — Значит полетим.

Так и вышло. Двигатель запустили, самолет потарахтел и натужно взлетел. Три часа болтанки и тряски показались вечностью. Преодолевая пространство, старина Дуглас грозился закончить летную карьеру последним пике, прихватив к богу и весь груз: живой и багажный.

На подлете самолет обстрелял с земли.

− Мама-Африка, − объявил прибытие Стас Станев, покидая борт авиадрандулета.

И без него понятно, не Антарктида. Жарища, пальмы, обезьяны…

Сильно поглазеть по сторонам им не позволили, увезли к побережью. К защищенной от ветров бухте, в милый домик, с газоном у порога и садом до самого берега.

Загорелось искупаться. От всех этих перелетов, у Костаса стойкое ощущение пропыленности и затхлости. А здесь прямо-таки рай. Лазурная волна лениво накатывала на прибрежный песок. Желтый-желтый. Яркий-яркий. Пахнущий солнцем и солью.

Всех опередил Серега. Даже упаковку пива, прихваченную в аэропорту, бросил.

− Представляешь, я Алинке сказал на север еду, − и, довольно похохатывая, забежал воду.

Костас рассмеялся. Невеста у Сереги ревнивая! Плюс обладательница коричневого пояса по киокусинкаю. Не забалуешь!

− А ты в тенечке схоронись, − посоветовал ему Стас. Ему тоже здесь нравилось. После пивка, жизнь идет как надо!

Но что Сереге увещевания! Для него море это все! Море… Это МОРЕ!

С побережья их забрали тем же вечером.

Ранг военного советника подразумевал широчайшие полномочия и обязанности. От каптенармуса и воспитателя до военврача и палача. После недельных бесплодных усилий, Костас четко осознал, легче научить маршировать стаю макак, их вокруг тьма-тьмущая, чем здешних призывников присягнувших Революции. И смех и грех! Служба называется! Часовой мог, запросто, прямо с поста, отправиться за десять километров навестить родню. Разводящему с караулом раз плюнуть отлучится в соседнюю деревню на свадьбу знакомого. Хорошо если постреляют в честь новобрачных, а не раздарят казенное оружие. На полосу препятствий − у борцов за народную власть животы болят. Жрать в столовой — до колик и дайте с собой на вынос. Пробежать версту — проблема. Отплясывать под барабаны и хлопки приятелей — пожалуйста, хоть до зари!

− Парни, − вразумлял Костаса и иже с ним старый кубинец, духовный брат товарища Че, приехавший сюда двадцать лет назад. — Здесь не нужна просветительская или воспитательная работа, здесь нужна дрессировка. Не бросайте слов на ветер и не тратьте время и нервы. Бейте рожи!

Кубинец отличался радикальными методами в решении поставленной перед ним задачи. Армии нет, но она будет! За это его уважали. Те, кто революцию устроил.

Однажды, кто-то из пополнения новобранцев попортил деревенскую девчонку. Ладно бы разошлись миром, не убыло бы от девки. Прикончил, придурок! Дел наделал, а следы оставил. Через два дня вся деревня прибыла в расположении воинской части. Народ галдел, народ возмущался, народ требовал, народ грозился перекинуться на супротивную революции сторону.

Кубинец построил потенциальных обвиняемых и спросил у деревенского старейшины.

− Который?

Весь в бусах и перьях старичина, тыкал пальцем во всех подряд, не зная кому инкриминировать злодейство. Кубинец вытряхнул из старенького револьвера пули, оставив одну, и крутанул барабан.

− Раз ты не знаешь, твой Ориша Шанго^[3] не знает, я сам его найду.

И приставил оружие к голове крайнего.

− Этот?

Глухой щелчок.

— Нет.

Два шага к следующему. У солдата подкосились ноги, едва не упал. Старик пальцем указует — он, он! И трясет амулетом-погремушкой, высушенным львиным хером с мошонкой.

− Проверим.

Опять щелчок.

− Ошибся, уважаемый.

Следующий… Следующий в страхе вытягивает шею.

− Бах!

За мгновение до выстрела, Костас увидел мистическое озарение несчастного. Все! Конец!

Вняв совету кубинца, Костас первому же самовольщику свернул скулу. Второго приказал связать и оставить на берегу крокодилам. Боевой дух подразделения резко начал крепнуть.

Семь месяцев как дурной сон, сошли потом, зубовным скрежетом и воскресными пьянками. Окончание срока командировки воспринималось исцелением от неизлечимой болезни.

Из лагеря прямехонько мотанули в Бокоро, оттуда в Мумбали. Поселились в многоквартирном доме, неподалеку --">