Джин Родман Вулф - Кровавый спорт

помериться силами, а при том, как нынче стоит мир, это чистое безумие.

— И вправду безумие, потому что мир не стоит, а кружится вокруг луны и вместе они плывут среди звезд. — Она рассмеялась, как будто речка по камням прожурчала. — Что до поединка, Валориус, то однажды я уже победила. Так давай не будем искушать судьбу, ведь, если мы снова сразимся, ты можешь умереть.

— А ты моей смерти не хочешь.

— Нет, — сказала она и, когда я не отозвался, спросила: — А ты — моей? Ты мог убить меня, пока я спала.

— Ты вскочила бы и отняла у меня меч.

— Да! Да и еще раз да! — Снова зажурчала речка. — Вот уж угодил так угодил!

— Ты не хочешь моей смерти, — повторил я, — и ты не поленилась, Лурн, узнать мое имя.

— Как и ты мое, — парировала она и села.

— Я видел солнце и луну в одном и том же небе. Они не сражались.

— Они сражаются, но редко. — Она улыбнулась, и было в этой улыбке что-то от нецелованной девы. — И тогда она побеждает, а как же иначе. Побеждает и затягивает землю тьмой.

— Правда?

— Правда. Она побеждает, но, победив, дозволяет ему подняться. Когда-нибудь… а ты веришь в пророчества?

Я не верил, но сказал, что верю.

— Когда-нибудь победит он и, победив, не пощадит ее. Так написано. Когда придет этот недобрый день, мужчины станут бродить во тьме, как слепцы, от заката до рассвета и натворят много зла.

— А что женщины?

— Женщин никто не предупредит, и у них потечет кровь прямо на рынке… Приблизься, Валориус, и сядь рядом.

— С радостью, — сказал я и послушался.

— Неужели гунасы убили всех, кроме нас с тобой?

— Они сразили многих, но едва ли они могли сразить всех.

— Немногие останутся, если все города будут разграблены и сожжены. Тех из нашего народа, кто еще способен держать меч, можно организовать для отпора.

— А они действительно наш народ? — уточнил я.

— Я родилась среди них. Ты, полагаю, тоже. Я укрылась в этой глубокой тени, потому что моя кожа не переносит вашего полуденного солнца. Когда солнце опустится ниже, я смогу продолжить путь. Тогда и посмотрим, на что способна одинокая женщина.

— Может статься, и на многое, — пожал я плечами, — если ей будет помогать рыцарь. В любом случае надо раздобыть для тебя широкополую шляпу и платье с длинным рукавом.

Когда солнце склонилось ниже к горизонту, мы вышли в путь. Я ехал на Вспыхе, она шагала рядом, и головы наши были на одном уровне. Мы болтали и перешучивались, и со временем — не в первый день, но, кажется, на второй — я заметил в глазах Лурн то, чего не видел еще в глазах ни у одной другой женщины.

В тот же день мы нашли старуху, которая умела плести шляпы; и она сплела из соломы именно такую шляпу, какая требовалась Лурн, — с конусовидной, как головка сахара, тульей и широкими, как щит, полями. Старуха отправила нас к коротышке-горбуну, и тот за серебряную монету сшил для Лурн не одно платье, а три, все из грубой белой холстины. Как мы собирали народ на борьбу, я рассказывать не буду или почти не буду. Вооружали их мы всем, что только удавалось изготовить или найти, к тому же нам повезло заполучить лесника. Брадан владел большим луком и научил новобранцев, как делать и применять боевые стрелы, луки, наручи, колчаны и тому подобное, — воистину счастливый дар.

Гунасы сражаются верхом и при угрозе поражения немедленно обращаются в бегство. Чтобы разгромить их, нужно устроить засаду на пути их отступления или заблокировать этот путь. Мы делали и так и этак. Это, конечно, не Игра, но игра, и очень похожая. Лурн и я неплохо в ней поднаторели.

Гунасы осаждали горный город Эскарп, и мы отправились снимать блокаду. Город стоял в Яркой долине, длинной и узкой; она вполне проходима на всем своем протяжении, а вот свернуть конному там совершенно некуда. Мы с Лурн подбросили монетку. Я проиграл и с двумястами оборванцами, из которых мы пытались сделать пехотинцев, семнадцатью лучниками и двадцатью пятью конниками двинулся ночным маршем в обход города вверх по долине. К утру мы нашли позицию, где горы подступали к дороге практически вплотную, а пересеченная местность вокруг густо поросла лесом. Я выставил часовых, расположил конницу в тысяче шагов дальше, чтобы никто не дезертировал, приказал всем выспаться и сам же завалился первым, подавая пример.

Разбудил меня Вспых, топнув копытом. Приподнявшись и сев, я едва различил далекие звуки, которые он слышал гораздо лучше, — пение наших труб, рокот гунасовских --">