doniguan - Чёрный пепел золотой травы

повернул обратно, и тогда уже насовсем пропал. То ли добрался куда-то, то ли попросту сгинул. То ли тоже теперь сидит на одном месте и почём зря не дёргается. А вообще… — Он придвинулся ближе, словно собираясь сообщить какой-то страшный секрет. — Видел я как-то отсветы на небе, не такие, как при грозе, а скорее на пожар похожие. А если есть пожар, то есть, и чему гореть. Не сорняки же на полнеба полыхали?

— Ясно… — Я поднял из-под ног камушек и швырнул его в заросли травы, с готовностью поглотившей отправленный в неё снаряд. — А как ты узнал, где север и где юг?

— Я же образно выразился, — он поморщился, покусывая сигарету. — Чтоб тебе понятнее было.

Звук грома повторился, на этот раз немного ближе, приглушив наши голоса. Странно… Раз есть гром, значит есть и молнии, а где молнии — там должен быть и дождь, но ни единого облачка в пределах видимости я не заметил, как и вспышек.

— Дождя я ни разу пока не застал, — отозвался собеседник моим мыслям, похоже, произнесённым вслух. — Иногда грохочет где-то, но при мне ни разу не лило.

— А давно ты уже здесь находишься?

— Не знаю, — просто ответил он. — Когда день не сменяется ночью, время посчитать трудно. Да и спать у нас, мертвецов, нет необходимости.

Трава прошелестела убаюкивающе, как будто возражая ему. С первого взгляда её движение можно было принять за какое-нибудь животное, но только из-за сумрака, продолжавшего сковывать воздух густой пеленой. Никуда не делся и запах дыма, хотя постоянные шквалы ветра уже должны были его разогнать. Вместо этого они только заставили меня плотнее укутаться в одежду. Могут ли мертвецы мёрзнуть? Вопрос занятный… Да чего уж там — почти философский. Хотя, пожалуй, и не самый ненормальный из тех, которые сейчас переполняли мою голову.

Какой бы ничтожной ни казалась вероятность однажды проснуться где-то, где нет солнца, да ещё и безо всяких воспоминаний, шанс того, что существует загробный мир, всё равно была несравненно меньше. Я опять попробовал прислушаться к своим ощущениям — так, чисто для проформы. Отличаются они чем-то от того, как себя чувствует живой и здоровый человек? Должны бы, раз мне даже спать не нужно, но никаких отличий от обычного состояния я не обнаружил. Может, из-за того, что «обычное состояние» для меня звучало как нечто абстрактное и далёкое. Пустые слова без чёткого содержания.

Я со вздохом поднялся на ноги:

— Получается, у меня других вариантов нет, кроме как последовать примеру большинства.

— То есть, двигать дальше? Получается, так. — Он, запустив пальцы в спутанные космы, на секунду замялся. — Я бы предложил остаться и поджидать других новичков вместе, но… Тебе, честно говоря, будет скучно. Да и потом, понимаешь, в чём дело — где двое, там и трое, а где трое, там и дюжина. Не хотелось бы мне собирать вокруг себя народ.

— А ты сам не думал сняться с насиженного места? Может, пора? Посмотреть здешний мир, встретить кого-нибудь из старых знакомых, узнать, что с ними. Или ты слишком привязался к этому булыжнику?

— Ага, врос в землю не хуже него. — Он с бодрым видом похлопал по камню ладонью. — Мне, знаешь, кажется, что при жизни я любил природу. Точно не помню, конечно, как и многого остального, но сидеть на одном месте и любоваться местными видами могу часами.

— Местными видами? — Я пробежался глазами по погруженной в темень долине. — Наверное, при жизни у тебя и зрение было отменное.

— Смейся, смейся… — Он на удивление спокойно и добродушно покачал головой. — Но тут правда красиво. Сумей только заметить.

Я промолчал, продолжая вглядываться в море цвета тёмной охры, мерно колышущееся передо мной. Да, возможно, в нём, в этом пейзаже, в застывшей сумеречной мгле, в неотличимости верха и низа — возможно, во всём этом действительно было что-то… завораживающее. Экзотическое. Гипнотизирующее и оставляющее после себя ощущение, непонятное ощущение — то ли страх, то ли желание узнать больше. Сродни пруду, на берегу которого стоишь глубокой ночью: и хочется увидеть, что там, под затянувшей поверхность ряской, и нырять боязно. И в то же время от полей веяло необыкновенным спокойствием. Кажется, то, что я почувствовал в этот момент, называют дрожью первооткрывателя.

— Слушай, — спросил я, не отрываясь от созерцания. — Могу я перед уходом задать ещё один вопрос?

— Валяй.

— Ты говорил, здесь бывает всякое. Ну, когда попросил сигарету. Какое такое «всякое»?

— Ну, --">