Алексей Николаевич Евстафьев - Ловушка

крюку в потолке.

— Что, голубчик, не ожидал наступления эры возмездия? — язвительно хохотал профессор Крысюк. — От меня не убежишь, я таких как ты по запаху чую — ибо дерьмо ты, а не человек!..

Я уже проснулся и был готов подарить себя новому дню, но впал в замешательство, не понимая, как можно уяснить поток ненависти и брызги ругани, направленные на меня… происходящее не могло существовать взаправду, но и не казалось продолжением причудливого сна, а тяжело открывалось как бы иным, вовсе даже посторонним для меня сном, коварно отупляющей галлюцинацией… я пытался избежать несправедливой боли, пытался сказать что-то этим плюющим и орущим существам, сказать что-то доброе и ласковое, что-то складываемое из бесхитростных умалений и отчаянных сопротивлений!.. но голову мою уверенно и до обидного легко просунули в петлю, скрутили за спиной руки, вдарили для острастки в подбрюшину… я с приторным щенячьим удивлением посмотрел в алчно слезящиеся глаза профессора Крысюка, ойкнул липким дыханием, задохнулся короткой дрожью страха — и через несколько секунд болтался мёртвым на грязной верёвке, пугая тех, кто остался жить, высунутым длинным языком… я никогда не думал, что смерть настолько проста, что совсем немного в ней от сил дисциплинирующего мистического зла… смерть, скорее всего, похожа на заброшенный и утомлённый одиночеством колодец… со смертью можно запросто смириться, важен лишь элемент натиска, неожиданности!.. Меня убили быстро и умело, я так ничего толком и не смог сообразить.

— Браво, профессор, браво!..

— Защитник вы наш! браво, профессор!..

— Ладно уж. — стеснительно улыбался профессор Крысюк.

— Нет, действительно, браво — это мы вам должное отдаём! Вы и за ноги его крепко попридержали, чтобы не брыкался сильно, а это у вас от больших способностей и таланта! — восторженно поделилась впечатлениями Вежливая Уточка.

Лесные мудрецы с растерянным удовольствием разглядывали моё повешенное тело. Жажда мести удовлетворённо рассеивалась и потихонечку хихикала, неспешно приближаясь к осознанию всей низости совершённого и насмешки судьбы.

— Зря, мы ему не дали перед смертью высказаться… — пробормотал Тряпичный Человечек. — Может, он и сказал бы нам чего умного. Может, мы его и поняли бы. Парень-то, вижу, симпатичный был, и не дурак.

— Это точно, что он дураком не был. — сказала Вежливая Уточка. — И глаза добрые.

— Да, глаза у него добрые, это я успел заметить. — с запоздалой чуткостью согласился профессор Крысюк. — Главное-то и не глаза, конечно, а тот факт, что было в Филушке нечто симпатичное, елейное. Знаете, так бывает, когда наказываешь собачонку, чтоб она сардельки со стола не тырила, а заглядываешь ей в глазки и понимаешь, что нет в ней вины за сардельки. Даже если и стырила — то всё равно не виновата, всё равно нет необходимости её лупить. Получается что-то такое необыкновенно странное, когда внимательно заглядываешь в глаза собачонке. Так и с Филушкой выходит, дорогие мои друзья. Вот сейчас не хотелось бы мне заново ему казнь устраивать. По челюсти заехать — заехал бы, да и то сперва крепко бы подумал.

— Простите, профессор, но ваше последнее замечание меня настраивает на трагический лад. — сказала кукла Ляля, робко и сострадательно ткнув мизинцем в моё висячее тело, заставляя его слегка покачаться. — Что-то мне перестала нравиться наша акция буйного возмездия… меня начинает знобить крайне неприятно… но о своём здоровье я подумываю поговорить после, хотя связать полученные эффекты и результаты необходимо прямо сейчас… Быть может, мы поторопились с повешеньем?.. Как вы думаете, друзья?

— Почему поторопились? — удивился профессор Крысюк.

— Потому что мы повесили Филушку, требуя справедливого наказания. А вдруг он не виноват в убийстве Ноги??

— А кто тогда виноват? — с искренним любопытством прищурился профессор.

— Я не знаю. — кукла Ляля развела руками. — Я знаю, что всякий из здесь присутствующих в чём-либо виноват, но мы никого никогда не вешали — во всяком случае с таким энтузиазмом — поскольку были вправе считать, что никто ни в чём способен быть не виноват. Вина Филушки, нам показалось, лежит на поверхности, но возможно, что поверхности в данном преступлении может и не быть. А в глубину мы даже не заглянули, даже не попробовали заглянуть в глубину — от этого мне сейчас вовсе паршиво.

— Но кто-то же должен быть виноват! — с печальной --">