Юрий Леонидович Нестеренко (Джордж Райт) - Плата

Он-то все равно останется холопом, даже когда она получит титул… Он не будет всем своим видом демонстрировать, что делает тебе великое одолжение, беря в зятья.

Впереди замаячил огонек. Неужели, наконец, харчевня? Очень кстати. Не хватало только ночевать в лесу в такую погоду, для полноты удовольствия…

Действительно, деревья стали редеть, а затем и вовсе кончились, и вскоре я уже въезжал во двор трактира. Во дворе мокло несколько телег, которым не нашлось места под навесом; слева тянулся длинный сарай конюшни с маленькими оконцами под крышей. Я спрыгнул в грязь, оставил Чалого у коновязи, поднялся на крыльцо и потянул на себя тяжелую, разбухшую от сырости дверь с прибитой к ней большой бутафорской подковой. Немелодично звякнул колокольчик. Тепло и свет. Какое блаженство.

— Позаботься о моем коне. Да смотри, как следует! — бросил я подоспевшему слуге со всем достоинством восемнадцати поколений моих предков. «Не извольте беспокоиться!» — кивнул тот и выбежал под дождь, очевидно, предвкушая щедрые чаевые. Что ж, полагаю, это станет не последним разочарованием в его жизни…

Я повесил у камина мокрый плащ и некоторое время стоял, протягивая руки к огню. От рукавов поднимался пар. Наконец я повернулся, уселся за дубовый стол. Трактирщик уже лично спешил ко мне, не доверив обслуживание столь важного гостя прислуге. Все-таки порода есть порода, ее не продашь…

Я заказал вино и жареное мясо.

— Есть карольйонское урожая 12-го года, релльнское…

— Нет, — оборвал его я, представив, сколько это может стоить. — У меня правило — никогда не пить дорогие вина в дешевых трактирах. Благородное вино требует благородного окружения. Давай то же пойло, которым потчуешь всех. В походе доводилось пить и не такое.

— Как изволите, — трактирщик профессионально не обиделся. — Желаете комнату?

— Да. На ночь. Утром уеду.

— Осмелюсь порекомендовать задержаться. Дожди зарядили по меньшей мере на неделю, дороги, как изволите видеть, плохи…

— Любезный, я не собираюсь целую неделю кормить твоих клопов. Слово рыцаря звучит один раз, я не какой-нибудь купчишка, чтобы со мной торговаться.

Трактирщик ретировался. Белобрысая грудастая служанка принесла мой заказ, расставляя, наклонилась ко мне глубоким вырезом своего коричневого платья. Зря старается. Меньше всего меня сейчас интересует флирт со служанками.

Да, купчишка… Старый хрыч как взял меня за горло, так больше уже и не отпускал. Я-то думал, что после женитьбы все мои проблемы останутся позади. Куда там! Он и не подумал дать мне денег. Он выделил нам с Матильдой ежемесячное содержание, что называется, на карманные расходы. А на любые более крупные траты я должен был представлять ему письменный запрос с обоснованием, а он уж решит, дать на это денег или не дать. «При всем моем уважении, сударь, ваша семья на протяжении последних поколений вела свои дела крайне неуспешно, и для вашего же блага…» Уважении! Мерзавец. Жаль все-таки, что мой прадед не затравил его деда собаками…

Всему есть предел. Чтобы я, Эдгар Густав Родерик Иероним барон фон Роттенберг, отчитывался перед каким-то холопским сыном Петером Кляйне, словно приказчик из его лавки… Разумеется, я послал его подальше. Черт, мне пришлось делать это вежливо, хотя на языке вертелись слова, какие не пишут в рыцарских романах…

Тогда-то я и увез Матильду из его городского особняка в свой замок. Я был уверен, что рано или поздно старый хрыч не выдержит. Не позволит своей дочери прозябать в нищете. Не тут-то было! Сердце у него — что камень моего замка. Обросший инеем. А иначе как бы он стал одним из богатейших купцов королевства…

Естественно, ледяные сквозняки первой же зимы выдули из Матильды все ее романтические иллюзии. Ее можно понять — ей приходилось еще хуже, чем мне, я-то привык к этому с детства, а она росла совсем в другой обстановке… Это только в сказках говорится, что с милым рай и в шалаше. Впрочем, я никогда даже особо не делал вид, что люблю ее. Даже до свадьбы, а уж после свадьбы тем более. Личико у нее действительно симпатичненькое — при условии, что вам нравятся куклы. Но эта кукольная головка водружена на рыхлое тело дородной, десять раз рожавшей бабищи. На самом деле, конечно, она была девственницей, и лучше бы она ей и оставалась… Некоторым нравятся необъятные женские телеса, но я терпеть не могу всего этого жира. Противно до тошноты, особенно когда без одежды. Да и мозгов у нее еще меньше, чем у меня --">