Александр Дмитриевич Прозоров - Удар змеи

окном, а вы носитесь как угорелые, — пользуясь наступившей паузой, укорила дочек Полина. — Ну-ка в опочивальню ступайте!

В дверях наконец показалась запыхавшаяся нянька. Из-под съехавшего набок платка Устины выбивались седые волосы, вязаная кофта расстегнулась на две верхние пуговицы. Переведя дух, подворница поклонилась:

— Прости, матушка, не уследила…

— Спать, спать пора, — похлопала себя по ноге Полина. — Ну-ка, пойдем. Пойдем, пойдем. Арина, Пребрана, со мной пошли!

— Ну, ма-ама-а… — Девочки набычились и недовольно выпятили губы, став неотличимыми, словно близнецы.

— Арина, отпускай отца, ему на грамоту ответ отписать надобно. Пребрана, тоже пожелай отцу спокойной ночи.

— Доброй ночи, батюшка, — соизволила кивнуть младшая и отступила к двери.

— Доброй ночи, батюшка, — отпустила ремень Арина.

— Спокойной ночи, кровинушки мои, — пригладил ей голову Андрей.

— Погоди, Ермолай подрастет — втроем прибегать начнут, — улыбнулась жена.

— Ну и пускай, — согласился Зверев. — Кстати, Полина. После полуночи настанет уже четверг.

Княгиня покраснела и, торопливо обняв детей, повела их в спальни.

Андрей снова повернулся к окну — но там, за витражными стеклышками, за прошедшие минуты успела сгуститься непроглядная темнота. Князь вздохнул, закрыл для сбережения тепла внутренние рамы, задернул шторы, прихватил с пюпитра для чтения книг масляную лампу, переставил на стол. Снова развернул грамоту, перечитал. Задумчиво расчесал пятерней короткую аккуратную бородку.

В комнате пряно пахло воском, сочной сосновой смолой и легким дымком. Было тепло, покойно и тихо. Разве только в печи слабо похрустывали в топке дрова и тоскливо шуршал снежной крупкой ветер под окном — но это лишь добавляло светелке уюта. Розовое пятно света выхватывало из небытия грубо сбитый стол, французское резное бюро у стены и густой персидский ковер. Бревенчатые стены тонули в сумраке, а за приоткрытой дверью начинался и вовсе непроглядный мрак. Но там, в многочисленных горницах его дворца, отходили ко сну дети, хлопотали на кухне стряпухи, томился в подполе ставленый мед, ждала общего ужина трапезная. Там, в опочивальне, на обширной глубокой перине после полуночи он утонет в объятиях ласковой любимой жены, чтобы поутру его разбудили веселые голоса детей.

Здесь, в спрятанном среди леса селении, ему было хорошо. Так хорошо, как никогда не бывало ни в Москве, ни в Великих Луках, ни даже дома, в далеком двадцать первом веке. И уезжать, как бы ни призывали к этому неотложные дела, князю никуда не хотелось.

— И почему они вдруг стали неотложными? — пожал плечами князь Андрей Васильевич, урожденный боярин Лисьин, князь Сакульский по праву владения. — Отсель до Москвы, как ни крути, полмесяца пути. Коли не гнать, так и вовсе месяц выйдет. Плюс гонец на почтовых неделю скакал. Если не управился ярыга, на подворье все уже разорено, пусто, разворовано, сызнова обустраиваться придется. А управился — так и хлопотать ни к чему. За два-три лишних месяца всяко ничего не изменится.

Придя к такому выводу, он с облегчением скатал грамоту обратно в свиток, дотянулся до бюро и сунул письмо в средний ящик. Мысленно он уже был в спальне, под одеялом, на пахнущих горькой полынью простынях. И совершенно точно знал, что этой зимой никуда из своего имения не поедет.

Зима на Руси — время веселое и радостное. Святки-колядки, Крещение и Сретение, Рождество и Васильевы гуляния, введение и святая Катерина-санница, солнцеворот и Масленица. Зима — это снежные крепости и ледяные горки, это пиры и гуляния. Не то чтобы у крестьян не находилось дел по хозяйству. За зиму и пахотный инструмент следует отремонтировать, и постройки, коли надобны, поставить, и упряжи-телеги в порядок привести. Но, как с хозяйством ни хлопочи — все едино такого труда, как при пахоте, сенокосах, жатвах и прочих летних заботах, оно не требует. Потому-то на зиму и откладываются на Руси и праздники, и веселье, и пьянки-гулянки. Да и в ратные походы ходить заведено исстари русскими людьми именно в зимние месяцы.

Правда, военных походов Андрей затевать не собирался — подобного «развлечения» ему и так хватало с избытком. Потому рогатине и сабле он ныне предпочитал длинный обрывистый склон возле мельницы, с которого удавалось разогнаться до такой скорости, что по льду заводи сани неслись на добрых триста шагов, аж за причал с вытащенными на пологий --">