Виктория Владимировна Александрова - Сапфировая Слеза

уставилась в голубые глаза отца. Он назвал меня по полному имени! Последний раз это случилось, когда мне было девять и я разгромила его кабинет… Случайно, конечно же!

— Пап… я это… ничего… — запинаясь, выдавила я, безуспешно пытаясь спрятать лук за спину.

— Сейчас же в дом! Немедленно! Нам нужно серьезно побеседовать! — отец с яростью посмотрел на меня, указывая на заднюю дверь дома, потом повернулся к Рикки. — А с тобой, молодой человек, разберусь попозже!

Я с понурым видом побрела в дом. Почему он так быстро вернулся? С утра уехал на ярмарку и обещал пробыть там до позднего вечера, а мама всегда знала о моем необычном увлечении. Знала и покрывала перед отцом.

Который только что поймал меня с луком в руках, и, буравя спину яростным взглядом, вел домой под своеобразным конвоем, будто опасался побега.

Дом встретил легкой прохладой и едва уловимым запахом роз — ароматом маминых духов. После жаркого летнего дня это было бы настоящим блаженством, если бы не яростно пронзающий спину взгляд папы.

Мимо пробежала Лана — наша кухарка — и скрылась за дубовой дверью кухни, где тут же начала распекать непутевых поварят. Обычная история.

Из-за двери в гостиную выскользнула парочка хихикающих служанок. Заметив нас, девушки едва не выронили от неожиданности веники и, сделав реверанс, поспешили в противоположном направлении, напрочь забыв прикрыть за собой дверь: красноречивый взгляд папы говорил о многом.

Я тут же подбежала к распахнутой двери, решив исправить оплошность служанок и радуясь небольшой отсрочке. Взгляд тут же упал в гостиную — одной из моих самых любимых комнат дома — с большим камином, диваном и парой кресел, обитых алой парчой, золотистым ковром на полу, парой больших канделябров и небольшой люстрой из свеч на потолке. Но, несмотря на роскошное убранство, гостиная была такой уютной и родной…

— Лириэла! — грозно раздалось из-за спины, вынуждая меня захлопнуть дверь и продолжить "путешествие" к лестнице на второй этаж.

Красивая, резная, с множеством украшений, порой даже из чистого золота, она казалась музейным экспонатом и стояла в доме, лишь подчеркивая статус богатой дворянской семьи. Я же просто терпеть ее не могла: уж слишком вычурная. Поэтому чуть ли не взлетела по ней, стремясь скорее преодолеть ненавистное место. Даже предстоящий разговор с отцом уже не пугал. Смирилась. Однажды это все равно бы произошло. Так почему бы не "отстреляться" сейчас?

Кабинет отца, редко используемый для приема высокопоставленных гостей (папа предпочитал вести переговоры в гостиной) находился прямо напротив лестницы и был довольно скромный, без вычурных и золотых украшений и "музейной" мебели: обычный письменный стол со светильником, пара мягких кресел, несколько заполненных книжных шкафов, широкое окно и большой семейный портрет на стене.

— Проходи, садись! — хмуро сказал папа, крепко прикрывая за нами дверь и кивая на кресло.

Я послушно примостилась на краешке сидения, робко посматривая на отца, тоже "упавшего" на свое законное место за столом и недовольно постукивая пальцами по столешнице.

— Может, объяснишь, что это значит? — он посмотрел на лук, который я судорожно прижимала к себе.

Молчала. Несколько секунд папа с интересом следил за мной — похоже, он уже почти не злился — и, наконец, не выдержав, продолжил:

— И давно ты… занимаешься эти делом?

— Шесть лет! — тихо ответила я, сжимаясь в комочек и зажмуриваясь.

— Сколько?! — изумленно переспросил он, вскочив на ноги и вытаращив глаза.

Я послушно повторила, а сама задумалась: что больше взбесило отца — сам факт "неприличных" увлечений для девушки или мое молчание и недоверие?

— И кто же внушил тебе заняться этим? — оправившись от изумления, спросил он.

— Ты, папа, ты! — печально улыбнулась я.

Эта история произошла, когда мне было десять лет. Мы с Рикки играли в саду, но он, отвлекшись от забав, пытался уговорить меня сходить в лес, куда нас в то время не пускали родители. Но я резко, даже грубо отказала, обидев брата. Рикки ушел в дом, а я через некоторое время, почувствовав вину, поспешила за ним, чтобы извиниться. Но я никак не могла найти брата. Ни в кухне, ни в гостиной, ни в спальне Рикки не было. Тогда решила, что он пошел на крышу — это всегда было его любимое место. Проходя мимо чуть приоткрытой двери кабинета отца, я услышала обеспокоенные голоса, заставившие меня --">