Джейн Йолен - Карты печали

знать.

До того, как заплакало небо, земля была мягкой и обильной, и не было горя. Суша все время купалась в солнечном свете, и не было деления на день и ночь, на свет и тьму. Поэтому не было голода, не было боли, не было смерти. Мир назывался Эль-Лалладия, Место Благословения и Радости.

Но Люди устали от такой красоты и постоянного света. Они обратились к мраку пещер и к рискованным играм. Они пускали кровь из собственных вен, чтобы посмотреть, как быстро она течет. И тогда даже небеса стали плакать кровью. Сто раз за сто дней еще и еще, с безоблачного неба падала вода, сначала красная, потом прозрачная, пока чаша мира не наполнилась ею. И все, жившие в Эль-Лалладии и называвшиеся Людьми, утонули. Кроме двоих. Те двое были мужчина и женщина, и он был слишком стар, чтобы иметь потомство. Даже свет погас, как свечка между влажными пальцами, и в небе осталось лишь серое дымящееся пятно.

Тогда из пещер на высоких горах вылезли другие люди, называвшиеся Пророками Ночи. Они зажгли среди дня сторожевые костры, которые вознесли к темнеющему небу дым. Они пели свои тяжеловесные песни и взывали к темноте, и в сердцах у них не было радости. И сто раз за сто ночей мир становился черным и освещался только мягко падающими звездами.

Один из Пророков Ночи поднялся и сказал: «Давайте бросать в воду большие камни, чтобы она испугалась и вернула сушу».

Тогда они стали скатывать один за другим большие камни, пока вода не отступила, оставив сушу – черную, как ночь, и густо покрытую рыбьими тушами и странными костями.

Суша эта сильно пахла, и голод позвал нескольких Пророков Ночи вниз, в долины. Там они бродили взад-вперед по грязи и оставляли следы ног и отпечатки рук, как будто глубоко вырезанные в камне. И они построили себе жилища из грязи и поселились там.

А еще несколько Пророков Ночи были увлечены дальше соленым запахом моря, они шли за отступающей водой до того места, где встретились и боролись между собой море и суша. Там Пророки Ночи остановились, забросили свои сети далеко в воду и добыли из моря пропитание.

Но остальные Пророки Ночи все еще прятались в тени гор, потому что они поклялись, что узнают горные пустоши лучше всех, и там они остались жить навсегда.

Итак, первыми из Семи Плакальщиц были:

ПЛАКАЛЬЩИЦА ЗЕМЕЛЬ – тех, кто трудится на земле, тех, кто живет в долинах, пастухов и фермеров, пахарей и свинопасов, земледельцев и мукомолов.

ПЛАКАЛЬЩИЦА ВОД – тех, кто живет у моря и пожинает хитроумно сплетенными сетями урожаи маленьких существ с плавниками, плавающих вблизи берега.

ПЛАКАЛЬЩИЦА СКАЛ – тех, кто живет в тени гор, изменяет их лицо, выделывая строительный и драгоценный камень.

Но со времен ста дней и ста ночей, со времени пролитой небом первой крови, оплакивание – наш способ помнить обо всем и величайшее искусство в нашем мире.

А мир наш не зовется больше Эль-Лалладия, Место Благословения, а зовется Эль-Лаллория, Место Плакальщиц.

Арруш.

ПЛЕНКА 2 ЗАЛ ПЛАЧА

МЕСТО ЗАПИСИ: Пещера 27.

ВРЕМЯ ЗАПИСИ: Первый Год Короля, Первый Патриархат.

Лабораторное время – 2137,5 г. н. э.

РАССКАЗЧИК: Лина-Лания, известная под именем Седовласой – своей помощнице Гренне.

РАЗРЕШЕНИЕ: Без разрешения, с предварительной установкой микрофонов. Голосовое включение.

– Мне минуло тринадцать лет, последний поворот детства, когда заболела прабабушка. Ее поместили наверху в комнате без окон, под соломенной крышей, чтобы она привыкала лежать в темноте. Так поступают с глубокими стариками, чья жизнь проходит в сумерках. Так новорожденные должны учиться жить в лучах рассвета.

Право посетить Зал Плача я получила не из-за болезни прабабушки, а потому что у меня появились признаки взросления: начали наливаться маленькие груди, закудрявились волоски в укромных местах и хлынула свежая кровь из нетронутого гнезда моего тела.

Я была готова. Разве не провела я в детстве много часов, играя в Зал? Одна или с братьями, я строила из веток ивы и сорванной ботвы свои собственные Залы. Мы накрывали столы, делали надписи, рисовали картинки. И всегда, всегда мой стол был самым лучшим, хотя я не была самой старшей. Мой стол, украшенный лентами и дикими цветами: красным триллисами жизни, сине-черными траурными ягодами смерти и переплетенными зелеными веточками между ними – был не просто красив невинной красотой. Нет, у моего стола был характер, одновременно мой и того, по ком оплакивание. В нем была сущность, и --">