Олаф Бьорн Локнит - Глаз Паука

состоянию духа ее обитателя, а сегодня таковое оставляло желать лучшего. Все свидетельствовало о том, что верхний зал Башни целеустремленно и яростно пытались разнести вдребезги, используя любые попадавшиеся под руку предметы.

На мраморном полу, составленном из перекрещивающихся окружностей всех цветов радуги, блестели осколки разбитых зеркал и обращенных в пыль хрустальных и фарфоровых безделушек. В воздухе над грудой вспоротых подушек медленно кружили легкие перышки. Под черепками расколотых вдребезги кувшинов, брошенных в стены или шваркнутых об пол, расплывались липкие винные лужицы. Возле одной из них брюхом вверх вытянулось длинное мохнатое тельце хорька, слабо перебиравшего в воздухе лапами и блаженно повизгивавшего – животное, судя по всему, было мертвецки пьяно. Десяток его собратьев шумно носился туда-сюда, с треском гоняя по мрамору округлый граненый камень ярко-бирюзового цвета размером с голубиное яйцо, выстреливавший снопы ослепительных искр.

Кроме увлеченных потасовкой хорьков, в комнате находились двое людей – по крайней мере внешность этих двоих позволяла сделать предположение об их несомненной принадлежности к человеческому роду. А вот судить о том, живы ли эти люди, следовало весьма осторожно. Мужчина, похоже, был все-таки жив, хоть и находился в той печальной степени опьянения, какое зовется «мертвецким». Что же до девушки…

Одетая в длинное алое платье, расшитое невиданными золотыми цветами, она сидела в круге, выложенном бледно-голубым камнем ровно в центре комнаты, и медленными движениями раскладывала перед собой гадательный тарoк. Миловидное скуластое личико уроженки Турана обрамляли пушистые локоны – не черные, но светло-рыжие, с приятным медовым оттенком, в больших карих глазах поблескивали задумчивые золотые искорки. Карты из плотной кожи изрядно обтрепались по краям, но нарисованные на оборотной стороне драконы по-прежнему презрительно щурились, не торопясь раскрывать свои тайны.

Вместо красочных загадочных изображений на всех картах тарока красовалось одно и то же.

Черная пустота, лишенная каких-либо знаков. Тьма, конец всех путей.

Раскинув карты, гадалка растерянно взирала на получившийся расклад, взмахом руки собирала колоду, перемешивала и повторяла ритуал снова. Девушка не отрывала пристального взгляда от тарока и не обращала внимания, если орава заигравшихся зверьков проносилась сквозь нее. Ферузу иси-Мансур-ат'Джебеларик, как звали рыжую туранку, не беспокоило уже ничего: тело ее пребывало на кладбище, а душа – на Серых Равнинах.

Для того, кто вызвал из небытия призрак гадалки Ферузы, было достаточно просто смотреть на нее. Следить за неспешными движениями тонких рук, перебирающих карты. Наблюдать, как покачивается длинный золотистый локон, и какое у нее спокойное, сосредоточенное лицо. Почти как там, в Обманном переулке, где ее настигла случайная стрела… Случайная – или?..

Хозяин Башни – предпочитавший облик молодого человека лет двадцати пяти с небольшим, смуглого, темноволосого, темноглазого, с хищно выгнутым орлиным носом и красиво вычерченным ртом – поерзал, устраиваясь поудобнее и укладывая подбородок на сжатые кулаки. Огромная кровать, на которой он лежал, занимала чуть не половину комнаты и пребывала в жалком состоянии. Непонятно зачем он прикончил все подушки, изодрал простыни в живописные лохмотья и изрубил часть резного изголовья. Облегчения это не принесло, а хорошая вещь была безнадежно испорчена.

В приступе отчаяния ему опять захотелось разбить или сломать что-нибудь, но в пределах досягаемости не осталось ни одной целой вещи. Можно, конечно, заняться креслами и превратить их в кучу щепок… Или развеять к демоновой бабушке треклятый город – на кой ляд он вообще его создал?! Сжечь его, похоронить под песками, смыть приливной волной, заставить призрачных жителей драться меж собой, пока не падет последний… можно все, но разве это вернет Ферузу?

Так что лучше молча любоваться ею, растравляя душу. У вещей довольно короткая память, оживленные заклятьем воспоминания так долго принадлежавшей гадалке колоды карт скоро сойдут на нет. Тарок вновь станет тремя десятками истрепанных кусочков кожи, покрытыми облезшей краской, бесполезными и никчемными. Он будет валяться здесь, неотрывно глядеть на нее и потихоньку сходить с ума от безнадежности – хотя смертные уверены, что с подобными ему такого случиться не --">