Андрей Платонов - Неизвестный цветок

нападок в 1946 году на повесть «Возвращение» («Семья Иванова») собственные произведения писателя при жизни уже не печатались. Вместе с тем обращение к сказкам было естественным для Платонова, художника глубоко народного по самой своей природе. Чувство родства с народным образным словом у него изначально. Ему были близки сами пути, на которых народ создает свои мудрые творения, увлекательные, таинственные и в то же время совершенные в своей простоте.

«…Народное творчество, — писал А. Платонов, — будучи работой миллионов, имеет жизненный опыт безграничный. Что не вполне удалось одному человеку, другой восполнит, а третий доведет до совершенной простоты и глубины, потому что народ охватывает всю действительность не только в ежедневном труде, в борьбе и в пространстве, но и в памяти своих поколений и во времени — народ бессмертен. Отдельные гениальные художники отлично знали это свойство, присущее лишь народу — создавать совершенные художественные произведения, свойство, обусловленное массовым опытом народа и способностью его копить в себе сокровища своей души».

Первая сказка А. Платонова «Финист — Ясный Сокол» была напечатана в журнале «Мурзилка» в 1947 году, затем вышел сборник «Башкирские народные сказки» (1947) и сборник «Волшебное кольцо. Русские народные сказки» (1950).

Перевоплощаясь в сказочника, А. Платонов в то же время оставался самим собою — русским писателем XX века. Работая над сказками, он много размышлял над тем, что такое сказка, как она возникает и живет в долгом историческом времени и как она осваивает новый опыт человеческой и народной жизни.

«Что дает людям тот, кто сказку сложил? — говорится в одном из платоновских сказочных сочинений. — Что зря слезы тратишь? Да от сказки от твоей… душе счастье и уму раздолье».

В то же время в своих сказках Платонов создает по-новому понятый русский мир и русского человека: эти сказки вбирают в себя опыт драматического XX века. Такого русская сказка еще не знала. Традиционный сказочный фольклор возникал из более устойчивых ценностей и смысла жизни. В XX веке — в особенности его первой половины, свидетелем и глубоким истолкователем которой был Платонов, — народ узнал о себе и пережил много такого, чего старая, мудрая, добрая и доверчивая народная фантазия еще не знала. Трудным был этот век. Коварство и себялюбие, корыстолюбие и измены захватывают порою сюжеты сказок. И все же, все же Платонов был уверен в том, что в конце концов доброта, любовь и справедливость, сосредоточенные в душе сказочного героя, как, например, у Евсея в сказке «Чудесный мальчик», да и в душах самих читателей этих новых народных сказок победят и в трудном, порою мучительном XX веке.

Конечно, платоновские сказки не просто даются детскому читателю: трудности прозрения в сложном и нередко жестоком мире, противостояние его искушениям, а то и наглому злу, с которым нужно бороться всем выстраданным человеческим опытом добра и любви, — вот какой встает жизнь в этих сказках. Да, и любовь, и добро есть в душе человеческой! Но какими преградами соблазнов и легковерия они отделены от истинного мира. И все это знать нужно, и уже в детстве. Трудно человеку дается добро: слишком много помех извне и внутри людей. Трудно (порою лишь по «счастливому случаю») стать зрячим, найти верный путь в жизни и открыться своим добром навстречу добру и судьбе других людей.

О главных и бессмертных ценностях человеческой жизни, о пути к ним размышляет в своих сказках А. Платонов. Например, о сыновней и материнской любви (в сказке «Иван-чудо»).

Мать хотя и любила маленького Ивана, отказалась от него в поисках своего женского счастья. Но любовь, тоска по сыну возвращаются к ней в старости: «…мать упала сыну в ноги, начала она просить у него прощения и рассказала все, как было. Иван отвернулся от матери и ушел куда глаза глядят. А глаза в тот час ничего не видели: они были полны слез…

И вот состарился Иван; вспомнил он о матери. „Жива ли, — думает, — моя матушка, есть ли у нее кусок хлеба?..“

Мать, „ветхая старушка, сгорбленная так, что лицо ее почти касалось земли“, ослепла — „глаза по сыну выплакала, не видят ничего“.

Припал Иван к матери, обнял ее и поцеловал в слепые глаза.

— Прости меня, матушка, — говорит, — что обиделся я тогда и забыл про тебя.

Поднял Иван старую мать на сильные руки и понес ее в свой дом; там ждала его прекрасная жена Лукерья, там жили его дети и внуки, и там --">