Александр Мотельевич Мелихов - Весы для добра

оптимистических теорий, на которые можно было бы опереться в минуты плохого настроения, а оставались только преходящими ощущениями — то ли потому, что создавать оптимистические теории труднее, то ли он чувствовал в самой их идее нечто низменное и заурядное.

С Мариной он не делился своими мыслями, потому что она часто говорила, что очень тонко чувствует человеческое притворство, а он уже довольно точно установил, что она под этим понимает, и поэтому обо всем, что не касалось ее лично, говорил при ней иронически, хотя о многом ему хотелось бы говорить восторженно, потому что, считая себя твердым рационалистом, он вообще был склонен увлекаться, а после знакомства с нею — особенно. Он не мог бы объяснить словесно, что ей по вкусу и что не по вкусу, но очень быстро усвоил это практически и в первое время говорил только то, что ей могло понравиться, и так удачно, что она считала его умным и не раз в хорошие минуты говорила ему об этом. Он видел, что она искренне так считает и ей льстит, что он умный, и ему нравилось и то, и другое, хотя в то время он уже подумывал, что главное в человеке не ум, а что-то такое, что раньше называли словом «душа», которое теперь стало непригодным из-за его неопределенности. Может быть, это просто способность страдать и радоваться за других? Во всяком случае, что-то в этом роде он чувствовал, однако ему понравилось бы в себе все, что могло бы понравиться ей.

Но теперь, когда все уже кончилось, ему стало казаться, что главный ее закон формулировался так: элегантность во всем — а) в одежде, б) в образе мыслей. А поскольку элегантность несовместима со скованностью, то второй пункт закона практически выражался в том, чтобы знать достаточно для поддержания любой культурной беседы, обо всем судить вполне оригинально, но ничего не принимать всерьез. Поэтому обо всем говорить следовало либо панибратски, либо свысока.

Старательно притворяясь, он придерживался этого правила. Но в самое последнее время у Олега забрезжила смутная догадка, что главным ее духовным двигателем было заурядное мелкое тщеславие. Мелкое — потому что ему хватало, например, того, что она чувствовала себя центральной (в действительности или в воображении) фигурой сравнительно небольшой компании ее сокурсников и сокурсниц, в свое время закончивших вместе с ней физико-математическую школу, — все они были из тех же эрудитов и острословов. Остальной же мир как будто вовсе не существовал для нее: частью потому, что был слишком низок, частью наоборот — слишком высок, — одних недостаточно уважала она, другие недостаточно уважали ее. По мнению же ее приятелей, мир был создан исключительно ради их развлечения; для каждого из них единственным предметом, достойным серьезного отношения — зато очень, очень серьезного! — был он сам.

Но она-то — он долго был уверен — не имела со своей компанией ничего общего, досадное соседство было совершенно случайным, как, например, квартирное, или же говорило о ее неумении удалить от себя даже недостойных. Это соседство было даже выгодным для нее, потому что она, действительно, говорила намного интереснее и остроумнее других. И проще, без ломания. Бывая в их компании, Олег держался непросто, больше молчал, а говорил чаще всего преувеличенно резко и независимо. Но ей это нравилось: она догадывалась, что он ведет себя так именно в ее присутствии. А Олег, ловя ее мимолетные смеющиеся, казавшиеся влюбленными взгляды, таял от счастья, чувствуя, что только они двое понимают здесь друг друга. В эти минуты она казалась ему удивительно красивой.

И невозможно было до конца поверить, что именно тщеславие заставляло ее, начисто лишенную художественного чувства, посещать выставки и труднодоступные спектакли, доставать книги модных поэтов и прозаиков и, из неосознанной зависти, отзываться о них пренебрежительно, иногда отмечая с одобрением только что-нибудь малозаметное и второстепенное. Хотя иногда она тонко давала понять, сколь значительную роль играет искусство в ее жизни, однако о литературе она судила, как, наверно, адвокаты или профессиональные проповедники судят о речах своих коллег: отмечают занимательность, остроумие, приемы использования лирики или пафоса, но никому и в голову не придет задуматься, правда ли то, что он проповедует. Взволновать ее --">