Борис Александрович Фаин - Вахтовый поселок

себе. И еще сообразила: до обеда далеко, обед в тайгу могут и не привезти по такой лежневке, дадут сухим пайком, а идти к буровикам не всегда хотелось. Буровики работали рядышком, но она все-таки не желала быть навязчивой, хотя бурмастер Никифоров и говорил: «Нинка! Ты это… не дури! Или язву нажить хочешь? Ты давай шагай — борща хватит!» Буровики работали в полутора километрах от куста нефтяных скважин, которые обслуживала Нина. Иногда, если она не шла, Никифоров стрелял из ракетницы или присылал за ней огромную мощную машину «Урал». Однажды, когда она не явилась в урочный час, на «Урале» приехал он… вывалился из кабины, рослый, веселый, из-под шапки выбивались кудри ярко-рыжих волос, а золотистая окладистая борода была умело пострижена, что-то под гул мотора прокричал, чем-то польстил, сказал, что повариха Марьямовна на нее злится, всю недолгую дорогу к буровой раскрывал ей суть работы буровиков, и она удивлялась ему — сильному, таежному, знающему жизнь и умеющему объяснить ее легкими, понятными, щедрыми словами. «А почему я вас раньше не видела?» — «В столице пребывал. Институт кончал, диплом защищал, обмывал…» — «Какой институт?» — «Нефтелавку!» — отшутился он и захохотал, откидывая крупную, в мохнатой шапке, голову.

Высокий, плечистый, он оглядывал ее лукавыми, теплыми глазами, стоял, чуть отставляя длинные клешневатые руки — в них, незанятых, таилась невостребованная до поры сила, и весь он будто что-то обещал, сулил собою, но сулил ненавязчиво, даже как бы с ленцой… Этот его приезд, слова, этот смех оглушили ее, а потом вызвали острое, тревожное внимание. А ведь они еще даже не представились друг другу. Лишь когда она пообедала, он сказал: «Родион, помощник бурового мастера. В базовом живу, возле клуба строителей. Если будете в тех краях, спросите Савельева, меня там каждая собака знает…»

Утро вышло холодное. Свирепый низовой ветер забирался под куртку и свитер, колол лицо, выбивал слезу. Утром народ приоделся всерьез, а Завьялов, хлопотавший возле машины перед выездом в тайгу, накинул черный тулуп. Тонколицый, по- мальчишески суровый, с непокрытой головой, он вдруг расплылся в улыбке, увидев Нину.

— Ну ты скажи, Нин, — говорил он совсем другим, чем вчера, голосом, добродушно-приветливым, радостным, — в этой Сибири вьюга смешала… землю с небом!

Да, плывущие болота грозили поставить на прикол завьяловский ГАЗ, уже пригнали на вахтовый вездеход, чтобы он еще какое-то время до полной распутицы доставлял рабочих на дожимную станцию, на кусты скважин, на нитку коллектора, а Паше предстояло возвращаться в город и… развозить от орса молоко по детсадам, и он радовался тому, что задерживался, словцо забыв, как вчера сокрушался, горевал, как уговаривал: «Нина, поедем на пару. Поработаешь в товарном парке, а к зиме — опять сюда…» Ловкий, даже в чем-то изящный, Завьялов сломал ветку, на манер кинжала взял в зубы и показал свой дурашливый номер: будто он кавказец и танцует лезгинку. Но при этом вместо тонких, чулочно-мягких танцевальных сапожек на нем были такие грубые сапоги-болотники, что Нина засмеялась, сказав:

— Иди к бесу! — и полезла в кабину, пользуясь правом одной-единственной женщины, едущей сегодня в тайгу.

Вахта почти в полном составе топталась около машины. Ждали Бочинина, старшего инженера-технолога, который каждую свободную минуту проводил возле рации, ибо в базовом городе буквально с часу на час должна была родить ему сына жена Лида, вместо которой на скважине теперь работала она, Нина Никитина. Бочинин, полуодетый бежал от конторы, закладывая в планшет какие-то бумаги, которые сыпались из рук и падали в грязь. Михаил собирал их, бранясь на ходу. Нине было досадно за него, и она позвала:

— Мишенька, солнышко мое, лезь сюда.

— Ну, погодка! — пыхтел Бочинин, усаживаясь рядом и обдавая ее запахом лосьона.

— А ты в одном только свитере… Паша, — повернулась Нина к Завьялову, — возле его коттеджа остановишься? Пускай что-нибудь оденет.

Завьялов кивнул и, подождав, пока закончится дробный грохот в кузове, крытом брезентом, проверив, все ли поместились, тронул машину. Выруливая, достиг кособокого коттеджа, притормозил, и так стояли две-три минуты, пока Михаил бегал за одеждой. Молчали. И все-таки в конце краткой этой стоянки Завьялов не выдержал:

— Поговорить надо.

— Поговорим, — согласилась Нина.

На лежневку выезжали трудно, увязая в песке, кренясь. Небо над тайгой --">