Александр Степанович Грин - Пролив бурь

— Вчера вечером. Они все… соберутся… Один… к «Приятелю»… Понял?

— Да.

— Расскажи… — захрипел Гарвей. — Впрочем…

Он задохнулся, закрыл глаза и не шевелился. Аян сел, положил голову на руки; плечи и шея его тяжело вздрагивали; это были беззвучные, сухие рыдания. Гарвей, по-видимому, уснул. Усилия, сделанные им, отняли всю энергию угасающего, пробитого тела.

— Стелла, — сказал Аян тише, чем дыхание раненого. — Что дальше?

Прошло, может быть, полчаса; очнувшись, с горем в душе, он пристально рассматривал штурмана. Желание быть выслушанным, передать часть тяжести хотя бы полуживому, страдающему, наполняло его беглым огнем слов; он сказал:

— Гарвей, вы знаете, мне так же больно, как вам. Я… со мной случилось, но вы ничего не знаете… Я мог быть счастлив, Гарвей!..

Он смолк, ему ответила тишина.

— Гарвей, — сказал он, вставая, — я вам могу быть полезен. Я любил и вас также, Гарвей, но у меня не разбежались бы; это так. Я владел бы ими, как владеют стаей собак. Гарвей! Я нащиплю корпии и перевяжу вашу рану; кроме того, вы хотите, вероятно, поесть. Кто ранил вас?

Он протянул руку, коснувшись плеча штурмана. Гарвей молчал. Аян потолкал его, затем нагнулся и приложил ухо к груди — все кончилось.

— Прощайте, штурман! — сказал матрос. — Теперь я один живой здесь. Прощайте!..

Поднявшись на палубу, он отыскал немного провизии — сухарей, вяленой свинины и подошел к борту. Шлюпка, качаясь, стукала кормой в шхуну; Аян спустился, но вдруг, еще не коснувшись ногами дна лодки, вспомнил что-то, торопливо вылез обратно и прошел в крюйс-камеру, где лежали бочонки с порохом.

Оставляя ее, он оставил за собой тонкий дымок фитиля.

— Ты оправдаешь свое название, — сердито, но уже владея собой, сказал он. — Порхай!..

На берегу, бросив лодку, Аян выпрямился. Дремлющий, одинокий корабль стройно чернел в лазури. Прошла минута — и небо дрогнуло от удара. Большая, взмыленная волна пришла к берегу, лизнула ноги Аяна и медленно, как кровь с побледневших щек, вернулась в родную глубь.

— Пролив обманул меня, — сказал юноша, — я спасся затем ли, чтобы повелевать трупами? Но этого быть не может.

Он засмеялся. Это был тот же странный, горловой смех жизненного упорства.

— Я приду, — сказал он, посылая улыбку северу. — Приду! У меня есть песня — моя песня.

И он тронулся к заселенным местам, напевая вполголоса:

Свет не клином сошелся на одном корабле:

Дай, хозяин, расчет!..

Кой-чему я учен в парусах и руле,

Как в звездах — звездочет!

С детства клипер, и шхуна, и стройный фрегат

На волне колыхали меня;

Я родня океану — он старший мой брат.

А игрушки мои — русленя!..

Он ушел.

Умирая, одинокий, он скажет те же, полные нежной веры и грусти, твердые большие слова:

— Я — приду!..

Он счастлив — не мы.

Комментарии

Впервые — в «Новом журнале для всех», № 20 (июнь), 1910.

Выбленки — концы тонкого троса, укрепленные поперек вант наподобие ступенек.

Форштевень — массивная часть судна, являющаяся продолжением киля и образующая носовую оконечность.

Фордевинд — курс судна, совпадающий с направлением ветра.

Пиллерс — деревянная или металлическая стойка, поддерживающая палубу судна.

Тимберс — деревянный брус (преимущественно кривых профилей), идущий на изготовление шпангоутов.

Галс — курс судна относительно ветра.

Брасопить — поворачивать (от слова «брас» — снасть, укрепляемая на концах реи и служащая для поворота последней в горизонтальной плоскости).

Фок — нижний прямой парус на передней мачте корабля.

Бегучий такелаж — оснастка корабля.

Торнадо — ураган в тропических странах.

Русленя — узкая площадка, находящаяся на высоте верхней палубы снаружи борта судна, на котором укрепляются ванты.

Владимир Сандлер

(обратно)
--">