газета «Совершенно секретно» - Совершенно секретно 2013 №12

сломал, когда вцепился в меня,
синяк у него был до того, а я ему только пуговицу оторвал.
‹ˇ „˝ fi „ˇ . f мышленное повреждение имущества и оскорбление мундира.
‹ˇ˛ ° —˛° ˙ ƒ˛ ›˘ (Прокурору). А что, если ”орелкина еще не
вскрыли, мы можем его допросит“?
‹ˇ „˝ fi „ˇ . Я думаю, что можем. Он находится в тяжелом состоянии, и врачи борются за его жизнь, но когда речь идет о
долге, Горелкин готов подняться даже из гроба.

Какое-то движение к лучшему все-таки происходит.
Советский тоталитарный
режим вначале был ужасным, потом относительно
терпимым, потом слабым
и надоевшим до чертиков. Теперешний, что бы о
нем ни говорили, все-таки
лучше советского (хотя к
сравнению с советским
все больше стремится). Но
наше общество из советских штанишек выросло,
постепенно взрослеет, и
есть надежда, что при смене
исполнителей главных ролей в нашей исторической
драме сделает еще какой-то
шаг в сторону улучшения
собственной жизни.

ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ / РИА НОВОСТИ

Людмила ТЕЛЕНЬ

В

преддверии выхода в
свет пьесы Владимир
ВОЙНОВИЧ ответил
на несколько вопросов
главного редактора «Совершенно секретно»:
– Некоторые культурологи считают, что жестокость
политического режима способствует расцвету литературы, театра и кино. В каких
отношениях с политической
реальностью находитесь вы?
– Если уж жестокость,
то не крайняя. При жестоком (не сравнить со сталинским)
николаевском
режиме Пушкин позволял
себе писать: «Товарищ,
верь, взойдет она, звезда пленительного счастья.
Россия вспрянет ото сна,
и на обломках самовластья
напишут наши имена». А
Лермонтов «странною любовью» любил «немытую
Россию, страну рабов, страну господ». Его за эти стихи
и сейчас бы заклевали. Царский режим, при котором
могли существовать Гоголь,
Толстой, Достоевский, Чехов, круто расправлялся
со своими политическими
врагами
(террористами),
но в отношении искусства
был вполне толерантен.
Жестокость
сталинского
правления была для искусства чрезмерна, и к концу

жизни тирана у нас уже не
было ни литературы, ни
театра, ни кино. Искусство
«вспряло ото сна» в результате оттепели, то есть отказа (к сожалению, неполного) от жестокости. Почему
этого не случилось сейчас,
не знаю. С политической
реальностью я всегда нахожусь в натянутых, а порой
и в очень недружественных
отношениях. Мне кажется,
что, если писатель пытается отражать реальность
более или менее правдиво,
он всегда найдет в ней много изъянов, что никогда не
нравится тем, кто создает
эту реальность не на бумаге, а в жизни.
– Герой вашей пьесы в
финале оказывается антигероем. Значит ли это, что поводов для оптимизма у вас (у
нас) больше нет?
– Писатель имеет право,
надеясь на лучшее, предусматривать худшие варианты развития и не призывать к чему-то читателя
(зрителя), а предупреждать
об опасности. Я смотрю с
оптимизмом на отдаленное
будущее. Чеховские герои
говорили, что лет через
двести-триста все будет хорошо. Первые сто с лишним уже прошли, значит
осталось еще сто-двести.

– Что заставило вас вернуться к пьесе, вариант
которой был написан в советское время – в другую
историческую эпоху? Какоето конкретное событие или
параллели между нынешней
политической ситуацией и
советским застоем?
– Прежний вариант был
построен на советских реалиях. Когда советская
власть кончилась, я думал,
кончилась и тема. А теперь
увидел, что реалии изменились, а тема стала еще
злободневней. Вот я ее и
освежил.
– Считаете ли вы, что
современное
российское
искусство адекватно той
общественной ситуации, в
которой оказалась страна?
Не кажется ли вам, что оно
прячется от острых социальных тем?
– По-моему, наступила
пора нового декаданса, цинизма, пессимизма и «пофигизма». Люди искусства
не верят больше в «души
прекрасные порывы», в
общество, в народ и в способность искусства «сеять
разумное, доброе, вечное».
Прошло время романтических, а потом катастрофических предсказаний. Теперь люди искусства ничего
ужасного не ожидают, но и
в хорошее не верят, предвидя бесконечный экономический, политический, духовный и душевный застой.
– Верите ли вы в то, что
сегодня в России найдется
профессиональный
театр,
который рискнет поставить
вашу пьесу?
– Если я рискнул написать, а вы напечатать, почему бы --">