журнал De Visu - De Visu 1994 №14 (1—2)

времени
своей литераторской судьбы Садовской и Кондратьев
не были знакомы, — настолько близки они в сознании сегодняшнего историка литературы.
Причиной этого, скорее всего, служило географическое разделение: Садовской делил время между Москвой
и почти родным Нижним, а Кондратьев был закоренелым петербуржцем. Да и сотрудничали они в разных
изданиях, почти нигде не пересекаясь. Но интерес друг
к другу — во всяком случае, у Кондратьева к Садовскому — существовал уже какое-то время. Еще в январе
1910 г. он спрашивал Брюсова, с которым находился в
довольно интенсивной переписке: «Мне хотелось бы
поменяться книгами с Борисом Садовским. Нельзя ли
устроить это при Вашем посредстве?» (РГБ. Ф. 386.
К. 90. Ед. хр. 8. J1. 11). Но вряд ли это могло произойти
тогда. Из воспоминаний Кондратьева мы знаем, что с
Садовским он познакомился в доме своего сослуживца
по канцелярии Государственной думы профессора
П.В. Безобразова, и случилось это, скорее всего, незадолго до первого письма.
Поначалу письма Кондратьева еще слегка официальны, но потом он начинает свободно забалтываться, как будто всю жизнь знаком со своим собеседником, и ни разу среди этих писем не промелькнет та
вполне небезобидная ироничность, которая так запомнилась кондратьевским собеседникам. Кажется,
De Visu. 1994. № 1/2 (14).
©Н.А.Богомолов, С.В.Шумихин, 1994.
Г

что встретились два близких человека и спешат наговориться, пока их не разлучила судьба.
На разговоры — в жизни и в письмах — времени и
действительно было отведено немного: парализованный Садовской застрял в Нижнем, а Кондратьев оказался в имении своей тещи на Волыни, отошедшей к
Польше, и там прожил до 1939 г., когда пешком ушел
от советских войск, унося лишь то, что можно было
рассовать по карманам. Потом он скитался по Европе, а затем перебрался в США, где и умер, пережив
Садовского на пятнадцать лет. Едва ли он знал чтонибудь о судьбе своего дальнего знакомца: даже газетные номера до него доходили нерегулярно, и ложное известие о смерти Садовского в середине
1920-х гг. вполне могло его не достигнуть. Да и Садовской скорее всего не представлял, где сейчас Кондратьев, жив он или нет. Но при этом, одушевляемый
врожденным историческим чувством, он заботливо и
любовно подбирал свой архив, проданный в 1934 г.
Государственному Литературному музею. Так, вероятно, относились к своим бумагам просвещенные
дворяне ушедшего века, так собирался и берегся Остафьевский архив князей Вяземских и подобные ему
коллекции.
Судя по всему, подобный мудрый анахронизм архивного инстинкта был присущ и Кондратьеву, часто
обращавшемуся к наследникам интересовавших его
поэтов прошлого столетия или к коллекционерам, бережно уносившим в свои закрома мало кому сейчас
нужные бумажки. Остается лишь горько печалиться,
что пропали многочисленные письма к нему, по которым можно было бы гораздо полнее представить
себе и круг интересов адресата, и его судьбу, и те во
многом загадочные для нас сферы, в которых он
вращался. И речь тут должна идти не только и может
быть даже не столько о письмах литераторов перворазрядных (а среди его корреспондентов наверняка
были Блок и Брюсов, скорее всего — Анненский и
Гумилев), сколько о посланиях тех, кого традиционная история литературы награждает не слишком возвышенными определениями.
Мы относительно хорошо представляем себе литераторов и издания, занимающие место среди интеллектуальной элиты своего времени, тогда как «средний» и более низкие уровни культурной жизни из поля зрения пропадают, хотя в жизни большинства литераторов того времени такие фигуры, как, например,
Проппер или Гарязин, играли ббльшую роль, чем издатели «Аполлона» и «Весов», о сотрудничестве в которых можно было только мечтать.
И Кондратьев, и Садовской — своего рода литературные неудачники. Садовской, правда, долгое время

пытался сделаться бойцом литературного стана и
заслужил громкое имя в критике «Весов», но постоянные неудачи в последующие годы привели лишь к
озлобленности и желанию отомстить тем, кто остался
на вершине литературного Олимпа. Кондратьев же и
на это претензий не имел, ведя скромную жизнь помощника письмоводителя Государственной Думы,
время от времени печатавшегося в самых разных изданиях, но книги издавая чаще всего за свой счет или
при помощи меценатствующих родственников. И по
своей писательской --">