Марина и Сергей Дяченко , Мария Семеновна Галина , Олег Вячеславович Овчинников , Песах Амнуэль , Альфред Анджело Аттанасио , Журнал «Если» , Сергей Николаевич Синякин - «Если», 2007 № 07

поменяли, почему же шутка не удалась?

— Можно я возьму его себе? — попросил я, избегая смотреть на рисунок. — Хочу поставить под стекло в моем кабинете.

— Конечно, берите, — обрадовался Андрюшка. — Я себе еще нарисую. Я теперь столько всего нарисую…

— Только не сейчас. — Я бросил взгляд на часы. — До подъема еще сорок пять минут, так что давай укладывайся.

Проходя мимо коек Мишки и Степки, я покачал головой и подумал: «Все так, обормотики мои, все так. Просто такие шутки редко удаются. Когда слепые подшучивают над незрячим, обычно получается не смешно».

* * *

Говоря «Он», «о Нем», «у Него», маленький Андрюшка имел в виду своего великого тезку и почти что однофамильца. Почти что — поскольку у нашего в свидетельстве о рождении значилось Рублев-Успенский.

Двойная и какая-то шоссейная фамилия досталась малышу от родителей, которые сперва не знали, как поделить долгожданного сына, а когда спустя три месяца стало ясно, что это не задержка в развитии, а полная и окончательная слепота, долго не могли решить, как от него избавиться. В конце концов отдали в приют. Хотя слово «приют» мне не нравится. И слово «центр» не нравится. Я предпочитаю называть это место Домом. Отдали не на реабилитацию — какая в три месяца реабилитация, — а насовсем. Но не о том речь.

С тех пор как кто-то из летних практиканток — кажется, Леночка — рассказал детям об Андрее Рублеве, Андрюшка просто загорелся. Он попросил фломастеры и карандаши, чертил кружочки и треугольнички по трафарету, спрашивал: какого цвета солнце? а стол? а человек? Потом уже я раздобыл эти краски с четкими оттисками на крышечках: «красная», «зеленая», «синяя»… А на Андрюшкин день рождения привез из города огромный альбом с репродукциями. Мы иногда листали его перед сном, Андрюшка водил пальцами по страницам, а я рассказывал, что на них изображено.

Во второй раз Андрюшка не загорелся даже, а вспыхнул, когда на той неделе услышал в новостях про церковную школу, где слепых детей учат писать иконы. «Я тоже научусь! Как Он! — светился от восторга мальчишка. — Ведь Он рисовал иконы!» «Конечно, Андрюша, конечно. Только не рисовал, а писал», — ответил я и умолчал о том, что слепота слепоте рознь. С точки зрения здравоохранения, слепые — все, у кого острота зрения ниже 0,1. Они могут различать цвета, узнавать форму предметов, реагировать на направленный в глаза свет. А тех, у кого полный ноль, я бы все-таки называл незрячими.

Да и незачем об этом говорить. Все, что дает надежду — хорошо. А вот жить совсем без нее, наверное, невыносимо.

* * *

В кабинете я сел за стол, надел очки для чтения и скрепя сердце заставил себя рассмотреть рисунок. В этот раз он не произвел на меня такого гнетущего впечатления, как поначалу, и все же что-то с ним было не так. Я пытался понять, что именно, но это мне плохо удавалось. Казалось, рисунок сам отталкивает взгляд. Я то и дело ловил себя на том, что рассматриваю стаканчик с авторучками или основание настольной лампы, но не лист бумаги, лежащий на столе между моими ладонями.

На первый взгляд, в нем не было ничего пугающего. Белый фон и человеческое лицо — выполненное, я бы сказал, на удивление хорошо, учитывая, что художник никогда не видел человеческого лица. Большой овал, на нем — два овала поменьше, почти треугольный нос, прямая линия губ, обрамление волос, не имеющее внятной формы. Скорее, дело было в подборе цветов. Волосы, например, были светло-зелеными (кстати, ни усов, ни бородки на рисунке не было). Губы — желтыми. Глаза… Мне пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться на них. Глаза были ярко-красными, как будто в них отражается пламя, а само лицо — голубым. Только брови были почти естественного цвета — серыми. Тоже вроде бы ничего страшного, и все-таки… Все-таки когда Андрюшка рисовал треугольные деревья и круглых птиц, мне было как-то спокойнее.

Я убрал рисунок в шкаф, под стекло, как и обещал мальчику. Правда, поставил белой стороной наружу. Потому что краски еще не до конца подсохли и могли запачкать стекло. Только поэтому.

* * *

— Жму три раза, теперь чашка полная. Шаг сюда. Открываю дверцу. Ставлю чашку. Закрываю, чтобы щелкнула. Большая кнопка — тик, тик, тик. Потому что надо не вскипятить, а только разогреть. Все, жму. Жму, Александр Борисович?

— Да, Ксюшенька, только…

— Ну что опять не так? Маленькая Ксюша хмурит бровки.

— Ты забыла вынуть ложку. Она --">