Олеся Александровна Николаева - Мене, текел, фарес

с красной стеариновой свечкой,

          дезодорант с крутящимся шариком,

          зубная паста Аквафреш,

          белые спортивные носки,

          черная шапочка с олимпийской символикой,

          темно-зеленый купальный халат,

          четыре баночки витаминов

          и финский сервелат в придачу…

          — Все это — вам, — сказала она, раскладывая подарки на столе и присовокупляя к ним еще и красную спортивную сумку, из которой она все это извлекла.

          Он спросил, крещена ли она. Она сказала, что не очень религиозна, но что у нее Бог в сердце (God in the heart) и что она хочет иметь с ним сугубый разговор «confidential talk».

          Он решил, что это, должно быть, что-то насчет ее крещенья. И даже сказал, что дал бы ей христианское имя — Нонна.

          — Нонна, — объяснил он, — была благочестивой матерью святителя Григория Богослова.

          Ей это очень понравилось, и она приняла это за знак свыше, потому что вдруг воздела руки к небу и потом провела ими по лицу, словно умываясь небесными токами. Может быть, это соответствовало ее тайным замыслам.

          Меж тем прямо над окнами кельи стали бить колокола, возвещая час дневной трапезы, и отец Ерм, вопреки своему обыкновению (ибо он не любил чего-то просить у монастырского начальства), пригласил нас обеих на монашеский обед.

          — Американка, — пояснил он наместнику. — Желает в нашем монастыре принять святое крещение.

          Наместник благосклонно кивнул и даже процитировал из Священного Писания: «Приходящего ко мне не иждену вон». И Нэнси, поняв, что речь шла о ней, сделала ему нечто вроде грациозного реверанса.

          — А ты ему кто? — спросила она меня, как только были прочитаны молитвы и мы уселись за стол.

          Я хотела ответить скромно: никто. Но вдруг вспомнила, что мой друг писатель Снегирев часто повторял: кем назовешь себя, тем и пребудешь, запомни это. И потому сказала:

          — Сестра. Разве не заметно, как мы похожи?»

          Она согласилась. Потом спросила:

          — Что ты здесь делаешь? Ты тоже монашка?

          Я ответила:

          — Нет, я не монашка, я здесь молюсь, веду переписку, а живу в Москве. — И, на всякий случай, прибавила: — Скоро мой муж сюда приедет. Я жду его.

          Нэнси это пришлось по душе. Она заулыбалась, закивала:

          — Good.

          Даже дала мне свою визитку. В ответ я написала ей на салфетке мой московский телефон.

          Но трапезой щедрость отца Ерма не исчерпалась. Он повел Нэнси в храм, показывая свой новый иконостас, и наконец, в мастерскую. Там уже вовсю трудились и Валера со Славиком, которые что-то прилаживали, и Дионисий, который высунув от старательности кончик языка, расписывал на иконе ризы, и даже украинец-садовник с воодушевлением топил огромную русскую печь, приговаривая:

          — Зараз зде чи Егыпет буде, чи Афрыка.

          Он собирался травить крыс, которые в великих множествах завелись в монастырских закромах, и готовил им на печи «кушанье смачне», отчего в мастерской, где всегда курился запах доброго ладана, теперь головокружительно пахло, как в больнице, кипячеными тряпками, прокисшими щами, валерьянкой, карболкой, хлоркой и грязным бельем.

          Отец Ерм добросовестно рассказал Нэнси о всех этапах работы над иконами, покритиковал современных иконописцев, пишущих по прорисям, и провел ее вдоль длинного ряда стоявших на полке небольших икон, старательно объясняя сюжет каждой: Рождество, Преображение, Успение…

          Она так эмоционально выражала свой восторг, что, казалось, не только душа, но и все ее тело участвовало в этой беседе: так заламывала она и простирала руки, так приседала и вздымалась на цыпочки, так качала и крутила головой, так прищелкивала пальцами и стучала каблучком по дощатому полу.

          Наконец, она все-таки вспомнила про «confidential talk», и поскольку Валера начал усердно наяривать молотком, отец Ерм вернул нас в свою келью.

          — Кстати, вот вам подарок, — сказал он Нэнси, стягивая со скамьи, на которой он спал, белую бурку, и приглашая нас жестом присесть. Нэнси одобрительно ощупала ее со всех сторон и сразу накинула на

--">