Нина Викторовна Горланова - Безымянка. Нищие духом

удовольствие приводит к неудовольствию, а обратное неверно…»

Соотношение, Рай и Ад, в то время, как у Насти просто большой рот, похожий на осьминога, — Антон продолжал ныть, а мама стала защищать Настю:

— Организм у девочки если этого потребовал.

— А яблочек-то тютьки, — ответила Соня.

— Ну, раз их тютьки, значит мы не будем их нямки, — в тон ей нашелся Миша.

— Не надо жадничать, это не Настя, это организм ее съел, а организм ведь умнее нас, он знает, что ему надо.

— Я не жадничаю, но Настя съела.

Мать криком приказала ему молчать.

— Я замолчу, но зачем она яблок нам не оставила!

— Хватит! — не выдержал даже Терпеливейший. — Ты русского языка не понимаешь, но язык ремня, наверное, поймешь — смотри, какой у ремня язычок! — он расстегнул ремень и помахал его концом. — Не будешь капризничать?

— Я не капризничаю, а просто говорю, что Настя съела все одна.

В это время в раскрытое окно донесся голос:

— А мы сегодня ели мясо!

Это Настя заключала в свои грязноватые объятия то одного, то другого знакомого и сообщала:

— Сегодня. Мы. Ели. Мясо.

— Миша, неужели ты ничего не понял?

Он пожал плечами и продолжал лежать. Эх, эти мужчины — у них нервы, как стальная проволока, в которой вяло проворачиваются жирные туши нейронов. «Мы… Мы… Мы… Мясо… Мясо…» — доносилось со двора.

— А еще гуманная часть природы! Вставай.

«Все им вставай да вставай…» — думал Миша. Жена слишком существовала в его жизни. Она так мелькала, что все ее движения сливались в одно беспрерывное мелькание.

— Папа — хлебматик, он делает настолько все спокойно, что некоторые холерики готовы ему по башке дать, — бормотала в углу Сонечка.

— Не хлебматик, а флегматик, — поправила ее мама.

— О дайте мне отдохнуть, хоть сто лет одиночества! — вздохнул Миша, вставая и на ходу сочиняя: «И кстати тут катаклизмы мне жизнь прописала, как клизмы».

Он побрел к холодильнику, налил квасу и получил от него острое ледяное удовольствие, после чего он еще пожелал такого удовольствия и налил другой стакан, но уже чувствуя, как крутятся бешено холерические нейрончики жены — каково ей выносить его замедленные танцы на тему домашнего хозяйства! Он схватил расческу и начал расчесываться, чтобы пойти в суд и узнать, почему мать посадили, а дочь никуда не определили, люди же должны быть — в самом деле — гуманной частью природы…

— Вот это другое дело, — сказала ему жена.

Нищие духом

Миша заметил, что время сегодня со свистом летит возле уха. Только что он вернулся из суда, как оказалось, что жена уже сводила Настю к врачу и даже купила массу витаминов для инъекций. Пока шприцы кипятились, Настя стояла, вся сжавшись, перед танцующими человечками:

— Свет такой… такой…

— Я уколы не больно делаю. Не свет, а цвет. А кстати, меня ты как называешь?

— Цвета.

Света знала, что это трудно исправить — бабушка Миши до сих пор ее Цветой зовет.

— А это кто на фотографии? Марина Светаева? А она кто?

— Поэт. Кстати, ее дети звали по имени: Марина.

Доходяга в это время зарывала под детским ковриком второй пирожок с мясом. Примесь фокстерьера давала себя знать — те обычно делают закопушки, любят рыть норы. Свете бы ее заботы, врач сказал, что косоглазие Насте надо исправлять, зубы — тоже, а собаке другое имя придумать. Нора? А что — хорошее имя. Настю уговорим.

— Начинаем ужинать, — призывал всех на кухню Миша. — Соня, передай мне майонез.

— А мне можно твой онез? — вкрадчиво спросила Настя.

— Как Настя сказала: твой онез? Это же майонез. А ничего страшного, сама Соня плохо слышит, уши надо мыть, и не компотом, а если компотом, то косточки выковыривать…

Все поели, вымыли тарелки, а Соня еще долго плескалась возле раковины, наконец вся розовая, с капельками воды на ушах, она показалась Насте — вымыла уши. Раз старшая Настя, то ее нужно слушаться, и если она велела уши вымыть, то стоит постараться. Но Настя уже не вникала в ситуацию — к ней пришли подруги — Оля-толстая и Лада. Они шептались в коридоре, вдруг послышались крики, Ивановы выглянули и увидели, что Настя загнала в угол своих подруг и колотит.

— А чего они меня обзывают: нищая да нищая!

— Сами они нищие — духом, — --">