Ирина Михайловна Калитина - Голос за дверью (СИ)

и сидел, готовый бежать на перемену, что называется, "на низком старте". Теперь приходилось фиксировать всё в дневнике, чтобы не посрамить русскую нацию.

  - Сенечка, ты сделал две ошибки в сочинении, жаль, талантливая работа, но пришлось поставить четыре, - сказала литераторша, и повернулась ко мне.

  - Отец за тебя взялся, наконец? - спросила раздражённо, на этот раз две ошибки и никуда не годный текст. Герои в твоём сочинении не живут, а "являются", как в плохом сне. Тройка.

  Нечего возразить. С языками у меня складывались напряжённые отношения, с английским - хуже, чем с русским. Переводы кое-как получались, а на слух не воспринимал разницу между многими словами, например, "bad" и "bed" или "sea" и "see", не улавливал различия между звуками. Ещё года три назад обнаружилось отсутствие музыкального слуха, учительница велела классу петь хором, и, вдруг, добавила:

  "А, ты, Владик, помолчи".

  Однажды, Мартын предложил попробовать коньяк. Сеня не возражал присоединиться, но нужны были деньги.

  В коридоре нашей квартиры, в кармане пальто соседки, я нашёл кошелёк, достал оттуда купюру в три рубля, потом поискал портмоне в куртке её мужа, там было много "бумажек", я вытащил рубль и положил в кошелёк Анны Даниловны, счёл, что супруги не заметят подмены. Понимал, что Сенька не сможет украсть деньги, да и я не стал бы связываться с таким серьёзным папашей.

  Два раза у меня получилось стащить, а на третий - карманы соседей оказались пустыми. Отцу Алла Даниловна, по-видимому, не пожаловалась.

  Мы ждали дня, когда у Сени не будет музыки, рисования, английского и немецкого, зачем ему был нужен ещё и второй иностранный язык, никто не понимал.

  Я внёс пай за нас двоих. Товарищ бил себя в грудь, обещал вернуть долг, когда заработает. Купили бутылку коньяка.

  Мы с Сеней попробовали чуть-чуть, Мартын отнял у нас и выпил всё. Я с трудом дошёл до дома, не попал в дверной пролёт, ударился головой о косяк, получил шишку на лбу.

  После тяжёлого сна хмель выветрился, вечером собрался делать уроки, но отвлёк голос за заколоченной дверью:

  "Еврей не может себе позволить пить водку, принимать наркотики, бездельничать. Что с тобой происходит, Семён? Ты попал в плохую компанию?".

  "Нет, - ответил сын, - попробовал вместе с мальчишками, но они - не плохая компания, я знаю это, папа".

  Возможно, он боялся того, что, если сдаст нас, получит ещё большие неприятности, чем с отцом, не сдал ни разу. Я уже считал его своим другом.

  Сеня родился гуманитарием, сочинения его были лучшими в классе, по собственной инициативе он посещал рисовальные классы, но с точными науками начались проблемы. Мне они давались легко, особенно, после того, как начал серьёзно относиться к урокам. Решили делать математику и физику вдвоём, он объявил дома, что репетитор не нужен.

  Так я зашёл в бывшую квартиру градоначальника с парадного входа. Две из трёх просторных комнат перегорожены, получилось пять, небольшая кухня и душ. В гостиной - библиотека, около неё - рояль. Отец Сени, Григорий Моисеевич, выглядел старше моих родителей, высокий, солидный, почти лысый, глаза - в тёмных тенях. Мама, Елизавета Львовна, тоже врач, но в детском саду, худенькая, тихая, милая, заботливая. Старшую сестру, Римму, я знал по школе. Крупная, широкоплечая, в отца, с большой грудью и неограниченными амбициями, она, наверное, никогда не была девчонкой, а, только, смотрящей на всех свысока, поучающей матроной. Готовилась в следующем году получить золотую медаль. Сенька, как и его мама, мне показалось, тушевались при авторитетных членах своей семьи.

  Когда в следующий раз услышал, как за стеной Григорий Моисеевич настаивал на том, что сын должен стать первым, подумал:

  "Сенька никогда не пройдёт вперёд, обязательно уступит тому, кто следует за ним или с ним".

  В тот вечер мы занимались, сидя за письменным столом, около которого часто проходили беседы отца и сына, потом Елизавета Львовна предложила перекусить. По моим

--">