Дмитрий Петрович Шушулков - Подмосковные Вечера (СИ)

пользоваться лишними приборами, что положила Даша, - скрывает скованность свою.

  Разговариваются за обедом, только содержательные разговоры: о композиторах, дирижёрах, актёрах, об артистах огромных театров, о поэтах, писателях...

   - Так жалко Фадеева, - говорит Полина Валерьяновна, - такой умница. Столько людей на похоронах было.

   - Вот к чему, его пьянство привело.

   - Ты не прав Игнатий, когда стрелялся, он трезвым был, тут причина глубже. До его "Разгрома", в двадцатом веке, никто не дотянется. Всеволод Платонович уверен, что это вовсе не роман, а большая повесть, сразу переросшая в мировую классику. Он даже "Железный поток" на втором место отводит.

   - Ни нахожу никакой классики: что одно, что другое - и там и там сплошное поражение Революционной Армии.

  - А Виталий Владимирович утверждает, что теперь, живое движение историй прервалось, окончательно остановилось, - говорит, одна сплошная серая призрачность пошла. Писателей задвинули.

  Этот Зверев решился по-настоящему застрелить Хрущёва, или так, плечо ему поранить задумал, вспугнуть захотел?.. - спрашивает генеральша, накладывая в опустевшую тарелку, холодную закуску.

  - Не знаю. Следствие пока идёт.

  - Кто министр финансов - сейчас?

   - Нет пока никого, заместитель Зверева исполняет обязанности. Точно не знаю.

   - Говорят, после того как Вольф Мессинг отказался Хрущёва вождём объявить, его больше не пускают в театрах городов выступать; по сельским клубам теперь ездит. Будто бы когда Сталин просил, гипноз к нему применить, он сказал: - Иосиф Виссарионович, перед вождём мирового пролетариата гипноз бессилен. Сейчас стольких людей оправдывают. Все бывшие полицаи на волю выходят. Оказывается репрессии..., какие-то были.

  - У меня на столе четыре стопки с Делами - на пересмотр, никакие репрессии ни нахожу: одни палачи крестьянства, спекулянты, хапуги, воры, предатели, и прихвостни фашистские - полицаи.

  - Смотри Игнатий Кондратьевич, будешь упираться, сошлют нас как Мессинга... - навоз колхозный утаптывать.

  Петя плохо понимает о чём говорят, но делает вид соучастный, сути впечатлении соответствующий; он с обширной Полиной Валерьяновной согласен, и товарища генерала поддерживает тоже, ...ещё больше.

  Вдруг, писк из открытого окна спальни, маленький Игнашка проснулся - плачет. Побежала Лиза, Полина Валерьяновна тоже пошла. Малый всё равно плачет, ...и Даша там. Переодели, пытаются кормить, водичку сладкую дают, - ни успокаивается. Из рук в руки передают ребёнка: бабушка взяла и качает малыша, всё равно не помогает, - пищит дитё.

  Генерал тоже переживает, не спокоен за столом: - Полина!.. Обед стынет.

  - Ты как ребёнок, разве ни видишь, что Игнашка нервничает, Лизу изводит, у неё же - голос...

   Генерал, вроде как виноватым остался, - крякнул, выпил один, и тоже пошёл внука успокаивать.

  Водитель бросает нож, перехватывает вилку, из большой посуды накладывает себе в тарелку - всякий румяный мясной аромат; пока никого нет, впихивает вкуснятину, - рад мальцу. А тот, слышно, орёт ещё больше. Все суетятся, бегают, разволнованы. Полина Валерьяновна - руки скрестила на грудях..., скорую медицину хочет вызывать, - в больницу собирается...

   - Петенька - деточка, заводи машину - ехать надо...

   - Никуда ехать не надо! - говорит генерал.

  Петя давится отбивным мясом, жевать как-то не годится - проглотить не может, от излишества пищи дерущей горло, - глаза налились, под стол зарылся, вроде сапоги сползшие поправляет, выплюнул вкуснятину.

  Лиза, - то выносит малого во двор, - то вносит в комнату, качает Игнашку, и сама тоже плачет. Все вокруг советы дают, всполошены, для успокоения малыша - изобретениями перебираются, прибаутки выдумывают, игрушки суют... Тот, вот - вот, вроде затихнет, потом как запищит, и тянет на весь дачный квартал две высокие ноты - в маму голосом пошёл.

--">