Сергей Николаевич Рейн - Я хочу обратно свою жизнь (СИ)

оболочка ее была почти лишена растительности, и этим сестра еще сильнее напоминала мне бессмысленного слепого младенца.

  Ее лицо с резкими, вытянутыми чертами могло бы быть почти симпатичным, если бы не глаза. Они были гораздо крупнее моих, чуть навыкате, с гипнотизирующим круглым зрачком.

  Ее манера бросать долгие, прямые взгляды вызывала оторопь и заставляла отвернуться. Хотя со временем привыкаешь ко всему, но, согласитесь, вам не хотелось бы проснуться от ощущения, что на вас смотрят, и обнаружить рядом с собой несчастную уродку, норовящую заключить вас в объятия.

  Она могла также проводить долгие часы, замерев и глядя в одну точку: какой-нибудь предмет, скажем, ящик или пестро раскрашенный кусок бумаги. Зрачки мелко двигались из стороны в сторону, а губы порой беззвучно шевелились. Это были минуты отдыха для меня.

  Была еще одна черта, гораздо хуже этих взглядов. Очень часто ее лицо искажалось угрожающим оскалом, открывающим крупные, плоские зубы. Причем это совершенно не означало, что сестра испугана или зла: наоборот, в такие моменты она часто пребывала в благостном расположении духа, но, к сожалению, не могла контролировать свою мимику.

  Хотя в нашем доме многое было устроено для ее удобства, некоторые уголки были ей не доступны из-за ее неуклюжести и размеров, и, признаться, я пользовался этим, когда уставал от ее присутствия, от взглядов, от неразборчивого бормотания, от прикосновений. Да, это должно звучать и выглядеть очень забавно: хозяин дома прячется на чердаке или под лестницей, чтобы просто побыть одному...

  О, сестра искренне любила меня. Я был неблагодарным братом и не мог ответить ей такой же нежной привязанностью.

  Как я сказал в самом начале, любить ее было тяжело.

  Представьте себе громадного ребенка, не осознающего своей силы, не умеющего выразить толком свои чувства. Ребенка, которым движет единственное желание - дотронуться до объекта своей любви, прижать его к себе, поиграть, позабавиться. Ребенка, которого почти невозможно чему-либо научить.

  О, я пытался, но все мои усилия пропали втуне. Даже умываться самостоятельно она так и не начала, и мне приходилось время от времени делать это самому, преодолевая ее яростное сопротивление. Признаю, я мог бы мыть ее чаще, но я ведь не железный.

  Я предпринял пару вялых попыток научить ее добывать еду (помня о том, что случиться может все, что угодно и я не всегда буду рядом с ней). Но результатом всегда было буйство, в которое сестра впадала при виде принесенной мной добычи, и я отказался от этой затеи.

  Но со временем я научился ладить с ней. Избегать опасных моментов. Худо-бедно доносить до нее свои мысли: в основном знаками или короткими звуками. Немного разбирать ее бормотание.

  Так проходили дни, недели и месяцы. Мы просто жили, принимая друг друга как данность.

  Нет, я не любил ее.

  Но она была всем моим миром.

  ***

  Все началось (закончилось?) в тот день, когда я был отравлен.

  В тот день я вернулся с охоты, пообедал в одиночестве (сестра пребывала в обыкновенном своем оцепенении) и собрался немного вздремнуть, но нарастающие рези в желудке и сухость во рту не давали мне покоя. Через час я уже метался по дому, а через пару часов - обессиленно лежал на холодном полу в ванной, хватая ртом воздух, и не имел сил сопротивляться бестолковым попыткам сестры меня растормошить. Мне было больно. Мне было страшно. Я впервые не знал, что делать, и совершенно не управлял ситуацией.

  Сестра поняла, что со мной что-то не так, и тоже испугалась. Хватала меня, трясла и беспомощно подвывала на одной ноте. Звала. Снова трясла.

  Я все глубже и глубже проваливался в глухую темноту, озаряемую белыми вспышками боли.

--">