Александр Этерман - Der Tod und das Mädchen

биографию писателя. Брейтбурд умолчал о противоестественном членстве Павезе в фашистской партии (1932-1935 годы), закончившемся его арестом, подробно оговорил его неореализм, бесспорную любовь к деревне, иноземные культурные интересы, мифическую антифашистскую деятельность, последующее членство в компартии и поздно оформившиеся, но полновесные левые взгляды. Он перечислил авторов, которых Павезе переводил с английского, предусмотрительно исключив из их числа Джойса. Забыл он и об этнологических досугах Павезе, в частности, о том, что тот издавал по-итальянски Малиновского и Проппа. Разумеется (вот она, точка опоры, нажав на которую мы, может статься, перевернем мир), у него хватило вкуса и неоригинальности упомянуть оба хрестоматийных романа писателя (любовных, не литературных). Один – якобы платонический, безымянный, сакрально невыговариваемый, оттого даже опасный; его персоналии Брейтбурд оставил при себе, если вообще до них добрался. Второй – сугубо плотский, завидный, великосветский, как сейчас говорят, гламурный, отягченный виной, попутанный на самоубийстве, завершившийся колоссальным скандалом, породивший убийственный шедевр и изрядную сопутствующую литературу.

3

Про первый роман принято рассказывать следующую басню, выжатую Брейтбурдом – единственным доступным мне в 1975 году источником – прискорбно, как лимон. Он сообщил читателю, что Павезе был (так логично) арестован фашистской контрразведкой, что непосредственной причиной ареста и ссылки Павезе стала женщина, которую он любил в трудные тридцатые годы, коммунистка-связная-подпольщица, отношения с которой (анахронизм, если такое в любви бывает) сложились у Павезе трагически. "Мучительный разрыв с ней", по Брейтбурду, наложил неизгладимый отпечаток на всю жизнь Павезе и послужил "причиной глубочайшего душевного кризиса писателя". Дат Брейтбурд из осторожности не приводит, поминает только начало тридцатых годов, хотя ничего не стоит датировать полицейскую развязку романа тривиальными 1935-36 годами. Иностранные подцензурные (тесно связанные с легендой о Павезе) источники рассказывают эту историю еще трогательнее, не гнушаясь, однако, ни деталями, ни сюжетной гармонией. Если принять их всерьез, в упомянутые ранние тридцатые годы у Павезе, успевшего (не без труда) защитить дипломную работу по Уитмену и вписаться в работу некоего туринского издательства, был серьезный роман с молодой преподавательницей математики (все-таки не со студенткой, как я где-то читал), которая в посмертно опубликованных дневниках писателя, а также в знаменитой биографии Il vizio assurdo ("Абсурдный порок"; к пороку мы еще вернемся), написанной Давидом Лайолой (Davide Lajolo, весьма достойная фамилия, еще один семиотический след в нашей истории), многолетним приятелем Павезе, названа la donna dalla voce rauca – "женщиной с хриплым голосом". Она была коммунисткой, в ту пору коммунисткой активной. Как рассказывают Лойола и другие, в 1935 году состоявший в совсем иной партии Павезе добровольно пошел в тюрьму (на несколько месяцев), чтобы защитить свою возлюбленную; в его комнате вроде бы были найдены адресованные ей компрометирующие партийные письма. Затем Павезе провел еще десять месяцев (воистину страшный приговор, впрочем, поначалу речь шла о целых трех годах, урезанных фашистским правительством почти вчетверо) в ссылке на дальнем юге, в Калабрии. Внимание, трагический (романтический) поворот: за день (по другим данным, за несколько месяцев) до возвращения Павезе в столичный Турин в конце 1936 года la donna dalla voce rauca вышла замуж за другого. Зубодробительное, если принять его на веру, в любом случае, предсказательное начало сентиментальной биографии Павезе.

Приступив к работе над этим эссе, я, любопытная Варвара, взялся что-нибудь вычислить про эту даму, хоть самую мелочь – имя, внешность, вкус, цвет волос или глаз, объем груди, шаль, полушалок, словом, связать хриплоголосую коммунистку с реалиями, безразлично, духовными или материальными, – и был ужасно рад, потерпев временную неудачу. Какое-то время возлюбленная Павезе оставалась для меня загадкой – а, следовательно, и легендой. Я всерьез собрался сочинить про нее что-нибудь оригинальное – драматическое, прекрасное и неопровержимое. К сожалению, загадки хватило ненадолго.

Чуть более систематическая разработка темы и не вовремя приспевшая удача живо принесли в сети настоящее имя "дамы с хриплым голосом". Ее

--">