Александр Север , Петр Фролов - Суд народа. Тайны Великой чистки

страны. Чего не скажешь о Хрущеве.

— Не знаю… — растерянно произнесла она, — Об этом я и не задумывалась… Вы хотите сказать, что мой отец был простым исполнителем, а Хрущев действовал осознано, а потом ради борьбы за власть стал антисталинистом.

— Не все так просто. Ваш отец и Хрущев действовали в рамках существовавший на тот момент ситуации. И оба искренне верили, что поступают правильно. Другое дело, что один на всю жизнь сохранил веру в это, а другой — нет. Честно говоря, к людям, не менявшим свои взгляды в угоду политической конъюнктуре, я отношусь лучше, чем к политическим «перевертышам».

— Вы бы с моим отцом наверно нашли бы общий язык. У вас взгляд на прошлое отстранено — нейтральный. Ему были симпатичны такие люди. Назвать его фанатичным сталинистом сложно. Скорее прагматиком, который в 1954 году почувствовал изменение ситуации и ушел с Лубянки. Преподавал историю в военном вузе. После войны он окончил заочно пединститут, потом защитил диссертацию и хрущевскую «оттепель», а потом и в брежневский «застой» сеял великое и ценное в умы офицеров советской армии.

— А как из чекистов попал в военные? — удивился я.

— Долгая и запутанная история. После окончания погранучилища был распределен на Дальний Восток. Оттуда переведен в Москву — в центральный аппарат НКВД. Отец шутил, что служил «канцелярской крысой в фуражке» — в архивном отделе. Там хранились все следственные дела осужденных, в т. ч. и приговоренных к расстрелу. Когда человека казнили, то отец писал соответствующую справку и подшивал в дело репрессированного. Во время войны отец служил в «Смерше». Как он сам рассказывал — военная контрразведка постоянно испытывала дефицит кадров — из-за высоких потерь на передовой. Вот его и перевели из архивного отдела в оперативное подразделение. Одновременно начал преподавать на курсах, где обучали военных чекистов. Именно тогда он понял, что его истинное призвание — учить молодежь. Так он объяснял свое решение сначала окончить институт, а потом уйти на преподавательскую работу.

— И он преподавал историю? — удивился я.

— Не знаю, — честно призналась она, — Отец никогда дома не рассказывал о своей работе. Во всех анкетах я указывала военный вуз и должность — преподаватель. Этого было достаточно для того, что бы меня вместе с мужем КГБ выпускало за границу…

— Вы говорили о рукописи, — аккуратно напомнил я о причине своего визита. Мне несколько раз приходилось общаться с детьми высокопоставленных чекистов. Служба в органах в эпоху Сталина наложила на этих людей обет молчания. Большинство из них не только не написало мемуаров, но и ничего не рассказало своим родственникам. Вот и сейчас я рисковал после беседы уехать домой с пустыми руками.

— Да-да, совсем заболталась, — воскликнула собеседница, — В начале девяностых годов, когда о Сталине разрешили говорить правду, то отец решил написать воспоминания. Его раздражала политическая ангажированность и субъективизм большинства изданных в то время книг.

— Он все их читал? — недоверчиво спросил я, мысленно подсчитав, что в то время ему должно было быть не меньше девяносто лет. Мало кто в таком возрасте сохраняет светлый ум.

— Разумеется, не все. Очень мало. Большинство просто просматривал. Он почти каждый день в «Ленинку» (Российская государственная библиотека — прим. авт.) ходил, как на работу. Решил он свои воспоминания написать. Года три трудился, если не больше. Сам на печатной машинке их печатал. Вам когда-нибудь приходилось пользоваться печатной машинкой? — подозрительно спросила она.

— Да в юности, когда еще компьютеров не было. И до сих пор для меня загадка, как люди писали с помощью печатной машинки монографии и романы — ведь это такой каторжный труд, — признался я.

— Для меня тоже. А отец смог, — с гордостью сообщила она, — В 1997 году он отнес рукопись в московское издательство. Офис находился в районе Тверской улицы. Там отец познакомился, как он потом сам сказал, с коллегой из разведки и интересным собеседником. Они вдвоем долго возились с текстом, пытаясь сделать его интересным для читателей… Его новый приятель, а они подружились, был профессиональным журналистом и в советское время работал в ТАСС… Книгу так и не напечатали… В течение одного месяца я потеряла отца и мужа… Где-то года через два, когда я чуть пришла в себя, попробовала отыскать рукопись что бы все же напечатать ее --">