Петр Николаевич Краснов - В донской станице при большевиках

Эх, и принесла же вас сюда нелегкая. Впрочем, куда вы уедете? Мост уже заняли казаки 9-го полка, про-пуска никому не дают. Всех офицеров арестовывают. Сегодня ночью и меня арестуют.

Он говорил это спокойно, правда немного возбуж-денно, но говорил как человек, который со всем поми-рился и которому стало все безразлично.

Я рассказал ему о планах Атамана Назарова.

— Никуда это не годится. Сегодня ночью у нас будет «советская власть».

Что такое эта «советская власть» никто хорошенько не понимал, но всякий чувствовал, что надо снимать погоны, надо куда-то скрываться.

— Что же делать офицерам, которые едут со мною? — сказал я.

— Распыляться по хуторам.

— Атаман Назаров и члены Круга?

— Они сюда не приедут. Я удивляюсь, как и вы-то сюда пробрались. Нет, все кончено. На Дону советская власть.

Был какой-то фатализм в этих словах, было что-то величаво-спокойное в ожидании ареста и покорности той новой власти, которая вдруг сама появилась и захватила все в свои руки.

Каюсь — у меня этого преклонения перед самопро-явившейся властью не было, и быть арестованным в чет-вертый раз, когда я только что выскочил из своего плена в Великих Луках, что-то не хотелось, и я высказал все это Лукьянову. Но борьба была совершенно немыслима, ибо все пало ниц, все признало советскую власть и покори-лось ей.

Я решил скрываться. Кульгавов нашел удивительно добрых людей — одну старуху, вдову-казачку, женщину прямую и честную, которая, рискуя своею головой, при-ютила нас у себя с условием, что я никуда ходить не буду, прогуливаться буду по вечерам, когда стемнеет, по саду с высоким забором и спрячу у нее револьвер, погоны и Георгиевский крест. Есаул Кульгавов устроился побли-зости у знакомых.

Мы исчезли среди садов и хат тихой и сонной ста-ницы.

Ночью действительно в станице Константиновской стала советская власть. Во главе совета оказался приказ-чик местного Мюр и Мерелиза — Мореков, человек ту-пой, глупый и жадный, он наименовал себя «комиссаром Константиновской станицы», при нем возник военно-революционный комитет с военным комиссаром сотни-ком Тапилиным. Сотник Тапилин торжественно отрекся от своего казачьего звания, обезоружил казаков и раздал оружие местным босякам, рабочим, приказчикам и уче-никам реального училища, образовав из них станичную милицию.

Хмурились казаки, но надоевшие им за войну вин-товки отдали милиционерам, признали Морекова и ожи-дали каких-то великих милостей и откровений от новой власти.

Войскового старшину Лукьянова и человек тридцать офицеров посадили в тюрьму, часовыми стала милиция, и станичные дамы и барышни стали носить туда ужины и обиды. По отзывам, там, жилось недурно, и было вид-но, что часовые и сами комиссары побаивались своих узников. Ждали поддержки из Новочеркасска, ждали красной гвардии и матросов и все грозили ими.

«Вот придут… Вот покажут… Никого живыми не выпустят… Всех буржуев передушат».

* * *

Газет не было. Жили слухами. На «брехалке» еже-дневно появлялись «самозванцы», которые приходили из окрестных хуторов, и видели людей, бежавших из Ново-черкасска, появились и беженцы из Новочеркасска.

Оттуда шли вести одна ужаснее другой. Атаман Наза-ров, временно исправлявший должность атамана, вы-бранный в первые дни после революции, Войсковой стар-шина Волошников, Груднев, тот самый, который 10 февраля встречал меня в собрании и так заботливо снабжал офи-церов лошадьми, полковник Рот расстреляны большеви-ками. Старик генерал Исаев с библейской белой бородою, заведовавший госпиталями, убит на улице за то, что ус-траивал лазареты для «кадетов», и труп его оставлен ле-жать на улице города в назидание «буржуям», убит врач и сестры милосердия лазарета общества врачей г. Ново-черкасска. Раненых и больных вытаскивали с коек и рас-стреливали на улице. Избивали мальчиков, кадетов и гим-назистов; где-то нашли списки партизан и по ним ра-зыскивали сподвижников доблестного Чернецова. Выдавала домашняя прислуга и за три рубля указывала красной гвардии, где скрываются те, кто с нею боролся. Больше-вики принесли с собою страшное разложение, мораль-ный упадок нравов — честь стала предрассудком, чест-ность — анахронизмом.

Трупным запахом, кровью замученных невинных жертв несло оттуда, и казалось, что какая-то черная туча надви-галась на столицу Донского казачества и поглотила ее без остатка.

* * *

Станица притаилась, но жила --">