Георг фон Конрат - Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941–1942

точка. Франц приплясывал вокруг меня и кричал: «Что ты думаешь об этом, а, парень?! Что скажешь, а!» Но у меня не было слов. Я не мог понять, почему они выбрали меня. Это казалось нелепым, что какой-то тонкий лист бумаги, который я держал в руках, имел такую власть и мог полностью изменить мою жизнь. Я не протестовал, и у меня не было никаких вопросов. Я должен был доложить о своем решении за данное мне время, или меня просто убьют. В гитлеровской Германии с ослушавшимися был короткий разговор, даже если это касалось детей. Повернувшись, я печально побрел к конюшне, где стояла моя лошадь – красивый жеребец черного цвета, и попытался объяснить ему, как я не хочу уезжать. Он так преданно взглянул на меня, что я еле смог сдержаться, чтобы не расплакаться. И в этот момент ко мне подошел мой дед.

– Сынок, – произнес он любящим голосом, – я знаю, как трудно оставлять то, что ты любишь, но это великая честь для каждого – служить на благо родины, и я горжусь тем, что являюсь тебе дедом. Ты пойдешь по стопам своего отца, и если бы сейчас он был здесь, то тоже бы гордился тобой. – Положив руку мне на плечо, он повел меня в дом. – В нашей семье существуют традиции, Георг, и ты должен с честью и достоинством сохранить их.

Дед принес из кабинета бутылку хереса и, наполнив два стакана, один протянул мне.

– За твое будущее, Георг, за тебя.

Медленно, ничего не говоря, мы пили вино. Я хотел, чтобы он сказал только: «Георг, тебе никуда не нужно уезжать. Ты можешь спуститься по реке на своей лодке в воскресенье, и все будет так же, как и раньше». Но он промолчал, и мы допили вино в тишине. Потом мы пошли на кухню, где бабушка и Франц уже собирались ужинать. По случаю моего последнего вечера дома бабушка приготовила жареную индейку. Мне дали обе ножки, но я не мог есть, еда застревала у меня в горле.

У меня оставалось так мало времени, и я сказал Францу, чтобы он забрал себе лодку и попросил деда позаботиться о лошади. Я не знал, что еще сделать и сказать, не мог поверить, что это все. Франц царапал ножом скатерть, а дедушка, опустив глаза, разглядывал свои руки. Он долго сидел так, а потом перевел взгляд на бабушку:

– Первый раз в жизни я чувствую себя старым.

Она отвернулась и стала смотреть в стену.

Допив кофе, я пошел прощаться со своими друзьями. Меня долго не было, и, когда я вернулся, горел только свет перед входной дверью и на кухне. Я устал и никого не хотел больше видеть, но едва шагнул за порог, как загорелся свет и ребята из отряда юных моряков Германии, сидевшие кто где попало, запели: «Ничто не может сломить моряка». Казалось, там были все. Они веселились, ели и болтали. «Ты вытащил счастливый билет, Георг. Хотелось бы нам оказаться на твоем месте!»

Им было не понять моих чувств, но они с таким энтузиазмом провожали меня, что я не хотел показывать им, как мне плохо. Вечеринка закончилась далеко за полночь, и, когда все ушли, я еще долго стоял и смотрел на тающий снег. За моей спиной горничные приводили в порядок помещение, но мне казалось, будто все происходит где-то далеко. Я ничего не осознавал, пока не пришла бабушка и не отвела меня спать. Я упал на кровать в одежде. «Интересно, куда я попаду? – крутилось у меня в голове. – Самое интересное, почему выбрали именно меня? Ведь я был единственным человеком во всей Германии, который не хотел никуда уезжать».

Должно быть, я спал совсем недолго и проснулся с той самой мыслью, с которой заснул. Разбудила меня бабушка, которая принесла завтрак и хлопотала возле меня, словно наседка. На мгновение мне показалось, что не было никакой телеграммы, но, окончательно проснувшись, я осознал, что хочу я этого или нет, но это мой последний час в родном доме.

Позавтракав, я надел на себя военную солдатскую форму, спустился в сад, чтобы срезать букет желтых роз, которые следовало отнести на могилу матери. С болью в сердце я положил их на могилу и попрощался с покойницей.

Оставалось время, чтобы как раз успеть на поезд. Прямо у ступенек дома нас ждала самая лучшая наша машина, и водитель, уже одетый в униформу, поставил мои чемоданы на заднее сиденье. Я залез в автомобиль, бабушка с дедом сели напротив меня. Бабушка не верила в войну и в то, что детей забирают из дома, так она говорила дедушке.

– Война – не женское дело, – кратко ответил он. – Георг теперь мужчина и должен служить своему отечеству, я надеюсь, он будет служить достойно.

Бабушка начала плакать, а я смотрел на нее и думал: «Женщины слабые, поэтому свои --">