Наталья Евгеньевна Горбаневская - Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

Бабицком слышала, но никогда до Красной площади его не видела. Про Дремлюгу вообще ничего не знала. А он был у суда над Марченко, там и узнал про замысел демонстрации. Он как-то очень лично за Толю переживал, а вдобавок была в нем известная лихость: таким только и ходить на демонстрации.

Несколько людей излагали мне свои объяснения, почему они на демонстрацию не пойдут. (Думаю, что и у остальных были подобные разговоры.) Но я-то считала – да и каждый из нас так считал, – что известить о демонстрации не значит позвать на нее да еще настаивать. Нет, как кто решит – так и будет. До последней минуты я не знала, сколько нас будет и кто будет. Точно знала, что идут Лара, Павлик, Витька и Костя. Но дойдут ли? За Ларисой и Павлом все время ходили «хвосты». Удастся ли им оторваться и беспрепятственно добраться до площади? Ну, если уж никто не дойдет, буду демонстрировать одна, укреплю плакаты на детской коляске и сяду у Лобного места… К счастью, оказалась не одна.

Я не буду здесь говорить о значении демонстрации – об этом сказано в послесловии. Расскажу еще немного об истории книги, которая лежит перед вами.

Документальную книгу «Полдень» я составляла около года, закончила к 21 августа 1969-го – годовщине вторжения войск Варшавского договора в Чехословакии – и выпустила в самиздат. Но первым деянием по составлению будущей книги стала для меня работа над последними словами пяти демонстрантов и защитительной речью Ларисы Богораз. На этот раз, на удивление, в зал суда впустили много родственников, причем не только прямых и действительных – так, Людмила Алексеева и Михаил Бурас проходили как двоюродные сестра и брат Ларисы, хотя на второй день их все-таки не впустили. Но было много и настоящих родных и двоюродных, которым удалось сделать записи. Из этих клочков надо было восстановить сказанное.

Мы делали это, сидя большой компанией у нашей самиздатской машинистки, кандидата биологических наук Маруси Рубиной, в Телеграфном переулке. Что-то выходило из коллективной работы, что-то не получалось. Труднее всего оказалось восстановить последнее слово Павла Литвинова. Ему часто шутя говорили: «Павлик, да научись ты говорить ясно – тебе же придется последнее слово произносить». Вот и пришлось. Из записей никак не складывался цельный текст. В конце концов я сказала: «Дайте мне все эти записи, я дома восстановлю. Я знаю, что он хотел сказать». Помню, как возмутилась Таня Великанова: ей показалось, что я – зная, что´ он хотел сказать, – сочиню за него. Но когда на следующий день принесла готовый текст, все удивились: «Да, именно так он и говорил». Последние слова и речь Ларисы ушли в самиздат буквально через два-три дня после суда.

Я решила составлять книгу о демонстрации. Книги такого рода уже имели традицию: Александр Гинзбург составил книгу о деле Синявского и Даниэля, Вячеслав Черновол (Чорновил) – об украинских процессах 1965 года, Павел Литвинов – о деле о демонстрации на Пушкинской площади в январе 1967 года. Он же начал составлять «Процесс четырех» – о деле Юрия Галанскова, Александра Гинзбурга, Веры Лашковой и предавшего их подельника Алексея Добровольского, – потом законченный Андреем Амальриком. Но мой случай был особый: я была не посторонним составителем, редактором, очевидцем, а участницей демонстрации (о том, как я оказалась единственной не арестованной после демонстрации, вы тоже прочтете в «Полдне»). Тот же Амальрик резко выразил сомнения в том, имею ли я право стать автором книги о демонстрации. Не могу сказать, что я, слыша такие возражения, не усомнилась в своем праве, – и все-таки решила: нет, это мое дело.

Самым главным и трудным делом было составить полную запись суда. Ее точно так же пришлось восстанавливать по клочкам. Но тут я получила драгоценную, незаменимую помощь от Софьи Васильевны Калистратовой, защитника Вадима Делоне и нашего большого друга. Еще до демонстрации она во многом формировала наше правовое сознание и просто правовые знания. О том, что будет демонстрация, мы ее известили – она восприняла это с горечью, но обещала, если понадобится, меня защищать. Защищать меня ей пришлось только в 1970 году, в частности и по обвинению в составлении книги «Полдень».

Софья Васильевна внимательно прочла и поправила запись суда и кассационного процесса. Потом она показала запись Дине Исааковне Каминской, защищавшей Павла Литвинова, и та внесла дополнительные поправки. Помню, что, когда я приехала осенью 1969 года в --">