Александр Иванович Колпакиди - Оккультные силы СССР

Александр Колпакиди СПЕЦСЛУЖБЫ РОССИИ. ОККУЛЬТНЫЕ СИЛЫ СССР

ПОСЛЕДНИЙ ШАМАН

Андрей Балабуха. Естествознание в мире мифов

Если волшебным ключом к первому тому «Спецслужб России» послужило слово «тайна» (и к нему, клятвенно заверяю, мы вернемся еще не раз), то сегодня придется воспользоваться другим, не менее емким и полисемантичным. «Миф» — в буквальном переложении с эллинского наречия на язык родных осин это слово означает «повествование», «сказание» или «предание». Справедливости ради замечу, в повседневном обиходе употребляем мы его едва ли не в единственном из многих значений — чего-то небывалого и небываемого, несуществующего и несущного. В результате понятие «мифический» давно уже стало по сути синонимом ложности, эвфемизмом когда невинного, а когда и злокозненного вымысла. Однако на деле все отнюдь не столь просто и однозначно.

Миф — порождение коллективного сознания. Конечно, в отдельных случаях можно с полным основанием говорить и об его конкретном авторе, но в том-то и фокус, что сочинить красивую сказку всяк может, однако мифом становится лишь тот плод человечьих измышлений, что придется по вкусу великому множеству собратий. Согласно словарному определению, миф «в обобщенном виде и чувственно-конкретных персонификациях отражает действительность и мыслится вполне реальным». Последнее важнее всего: Ясон, Геракл и Тесей, Эдип и Медуза Горгона представлялись какому-нибудь кожевеннику-коринфянину не менее реальными, чем обитавший по соседству горшечник Состратос. И не только в незапамятные античные времена Миф оставался и остается одним из мощнейших инструментов постижения и осознания окружающего. Настолько могущественным, что порою он играючи подчиняет себе те самые разум, сознание и человеческую личность, которым — по идее — обязан только служить.

На одну из таких сверхустойчивых мифологем опиралось, в частности, то противостояние двух Третьих Римов, о котором я упоминал в предисловии к первому тому. Однако с идеей римского наследства в нашем коллективном бессознательном исстари соседствует и другая — о наследии ордынском. А поскольку для первой части этого тома она имеет принципиальное значение, позволю себе остановится на ней подробнее. По структуре она достаточно сложна и включает несколько связанных меж собой, но практически самостоятельных составляющих, однако непосредственное касательство к сегодняшней теме из них имеют две.

В первую очередь, это естественное стремление побежденных «сохранить лицо». Именно оно побудило обложенный данью народ, ставший периферийным улусом империи чингизидов, из веку в век говорить о том, как он грудью прикрыл Европу от монгольского нашествия. Мифу нет дела ни до того, что и сама Европа была для монголов лишь удаленной окраиной, прилегающей к «последнему морю»; ни до того, что и там, в Центральной и Западной Европе, они не потерпели ни одного исторически значимого поражения; ни до того, что передовой отряд — два тумена татарской кавалерии — насквозь прошел Испанию и Португалию и зачерпнул-таки шлемами атлантической водицы, кою и повезли потом через всю Евразию в далекий Каракорум. Что ж, как известно, факты мифу не указ — психология для него куда важнее. Сотворяя из нестерпимого военного фиаско роль претерпевшего за ближнего всеевропейского щита, миф возвращал народу чувство самоуважения и собственных значимости и достоинства. В действительности же щит возникал не на геополитических просторах, а в общественном сознании, надежно защищая его от мнимой унизительности нанесенного субэдеевыми и батыевыми ордами разгрома. Говорю мнимой, ибо нет и не может быть ничего унизительного в поражении, нанесенном достойным противником. В том же, что монголы являлись противником достойным, сомневаться не приходится — чуть не полмира покорили, как-никак.

Однако сохранение лица — лишь первая ступень. Кануло в прошлое двухсотлетнее иго, и на смену ему пришло ощущение сопричастности великому царству. Помимо вечной несбыточной мечты о черноморских Проливах, претензии на положение Третьего Рима были закреплены Иваном III, заключившим династический брак с безвластными уже византийскими Палеологами, благодаря чему и появился в российском гербе двуглавый орел ро-мейских базилевсов. Претензии на ордынское наследство не нашли себе столь зримого выражения, зато проявились весьма ощутимо — в поразительном --">