Кирилл Яковлевич Кожурин - Повседневная жизнь старообрядцев

явлением, но и весьма влиятельной силой в русской истории. Известный русский писатель П.И. Мельников (Андрей Печерский), всю свою сознательную жизнь состоявший чиновником по делам раскола, по долгу службы преследовавший старообрядцев и разорявший их скиты, на склоне лет написал министру внутренних дел: «Главный оплот будущего России всё-таки вижу в старообрядцах. А восстановление русского духа, самобытной нашей жизни всё-таки произойдёт от образованных старообрядцев…»

Действительно, изучая истоки и последствия раскола Русской Церкви и общества в середине XVII века, начинаешь всё яснее осознавать, что движение старообрядчества явилось закономерной реакцией здорового организма русской цивилизации на попытку отравить его ядовитыми миазмами латинства и никонианства. Церковная реформа патриарха Никона, начавшаяся в 1653 году, в конечном итоге привела к трагическому расколу русского общества на два лагеря: тех, кто вольно или невольно принял новшества, и тех, кто не пожелал их принять. В дальнейшем, в царствование Петра I, религиозный раскол был углублён за счёт раскола культурного, когда, по словам В.П. Рябушинского, «получилось два типа — бородатый мужик и безбородый барин»^[4], которые отличались друг от друга не только внешним обликом и одеждой, но, что гораздо важнее, культурой и даже языком. «Начитанный, богатый купец-старообрядец с бородой и в русском длиннополом платье, талантливый промышленник, хозяин для сотен, иногда тысяч человек рабочего люда, и в то же время знаток древнего русского искусства, археолог, собиратель икон, книг, рукописей, разбирающийся в исторических и экономических вопросах, любящий своё дело, но полный и духовных запросов, — такой человек был “мужик”; а мелкий канцелярист, выбритый, в западном камзоле, схвативший кое-какие верхушки образования, в сущности малокультурный, часто взяточник, хотя и по нужде, всех выше себя стоящих втайне критикующий и осуждающий, мужика глубоко презирающий, один из предков грядущего русского интеллигента, — это уже “барин”».^[5]

В результате никоновской реформы и последовавших за ней гонений десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчётам историков, от четверти до трети населения Русского государства!), не желавших изменять вере своих предков, были названы невеждами, причислены к преступникам против церкви и государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы устремились в дремучие леса и непроходимые болота, выбирая для жительства глухие, незаселённые окраины необъятной Руси. Устремились и за её рубежи. Целые поселения были основаны староверами на Дону и в Сибири, на Керженце и в Стародубье, в Прибалтике и Польше, в Швеции и Пруссии, в Турции и Румынии. Сегодня староверческие общины можно встретить практически на всех континентах: в Австралии и Боливии, в Бразилии и на Аляске, в Уругвае и Аргентине. Хранители «древлего благочестия» бросали всё, кроме древних намоленных икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, «словно потерянный рай… искали старую Россию»^[6], бережно, буквально по крупицам пытаясь её воссоздать.

Особенно глубокие корни пустило старообрядчество на Русском Севере, долгие годы служившем заповедником традиционной культуры. Под «Русским Севером» в широком смысле слова можно понимать тот культурный ареал, который сложился на территориях Псковской и Новгородской феодальных республик и районов их колонизации, а в более узком смысле — территории, включающие в себя на севере Карелию и Архангельскую область — Обонежье, побережье Белого моря, на западе — Белозерье, бассейн Шексны, нижнего течения Мологи, на востоке — бассейны рек Северная Двина, Пинега, Мезень и Вычегда, а на юге доходящие до южной границы бывшей Вологодской губернии. В научной литературе XIX — начала XX века все эти территории обычно назывались «Поморьем» (Архангельская, Вологодская и Олонецкая губернии).

Сам термин «Поморье» — достаточно древний. По мнению историка И.М. Ульянова^[7], слова «помор», «поморец» на Русском Севере впервые появились в письменных источниках под 1526 годом, когда «поморцы с моря Окияна из Кондолакской губы просили вместе с лоплянами устройства церкви». С этого времени названия «поморцы», «поморский», «Поморье» начинают постоянно употребляться в актовых памятниках и сохранившихся писцовых книгах XVI–XVIII веков, причём последние --">