Александр Владимирович Пыжиков - Грани русского раскола

изливала бурные потоки верноподданнических стихотворений и басен. Не имевшие никакого образования авторы утверждали: положение масс вполне нормальное, народная жизнь пышет весельем, полна патриархальной простоты и нравственного благополучия. Патриотические песни, восторженные оды царю и отечеству, благодарные излияния в адрес барина-отца – вот основной тематический круг этих произведений. Разумеется, в них не содержалось и намека на что-то, что препятствовало бы единению народа вокруг государственной власти и ее церкви^[12].

Однако лучшие умы страны искренне пытались проникнуть в суть народной жизни, в душу народа и тем самым продвинуться в осознании России как уникального социума. И наиболее яркий пример здесь – А.С. Пушкин, обратившийся в своем творчестве к роли русского народа в судьбах страны. Как известно, со времени «Бориса Годунова» и «Арапа Петра Великого» Пушкин не прекращал работы в различных архивах. Исторические изыскания подводят его к созданию в 1834 году работы о крупнейшем народном бунте на Руси – Пугачевском восстании. Читая «Историю Пугачева», несложно убедиться, что в ней органично присутствует тема раскола. Автор начинает с того, что называет Пугачева донским казаком и раскольником, который в церковь никогда не ходил, а придя из-за польской границы, поселился на Иргизе среди местных старообрядцев^[13]. В ходе бунта опорой восставших стали горные предприятия Урала (известного староверческого региона). Именно оттуда получал Пугачев поддержку боеприпасами; например, с Овзяно-Петровского завода, принадлежащего купцу Твердышеву, который, как замечает Пушкин в комментариях, нажил огромное состояние в течение всего семи лет. Волнения ширились: вся западная сторона Волги предалась самозванцу; повсюду грабили казну и собственность дворян – но крестьянского имущества не трогали; убивали русских священников, т.е. служителей господствующей церкви^[14]. Иными словами, идейная направленность восстания не вызывала никаких сомнений. Особенно интересны наблюдения А.С. Пушкина относительно внутреннего состояния дел у восставших.

«Пугачев не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями пришельца... Он ничего не предпринимал без их согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его воле»^[15].

В этом слышатся отголоски казачье-раскольничьей вольницы как принципиально иной организации жизни, отличной от жизни общества, построенного на Табели о рангах. Краеугольный камень такого уклада – общность управления, выраженная в коллективной воле. Надо подчеркнуть, что острый пушкинский взгляд в «Истории Пугачева» вскрыл неразрывную связь этих событий с проблематикой раскола. Такой подход был без преувеличения новаторским, так как позволял увидеть, насколько глубока и важна тема раскола для понимания узловых событий русской истории.

В конце тридцатых годов XIX столетия власть проникается интересом к своему собственному народу. Речь идет о концепции «православие, самодержавие, народность». Теория официальной народности (под таким названием она вошла в историю) не была прихотью власти и стала не временным явлением, а краеугольным камнем самодержавной политики на десятилетия. На самом деле эта теория – не российское ноу-хау; это адаптированный вариант наработок немецкого романтизма, с начала XIX века популярного во многих странах Европы. Суть романтизма как самостоятельного течения общественной мысли – в противостоянии классицизму, пропитанному аристократическим духом и долгое время остававшемуся законодателем европейской моды в политике. Именно этот идейный источник дал жизнь новым научным школам, которые приступили к серьезному изучению национальных историй, народных языков, традиций и т.д. Последователи романтиков утверждали ценности, помогающие обретать самоидентификацию государствам и народам. Но подходы ученых-интеллектуалов представляли не только научный интерес – они оказались востребованы властями, которые оценили их перспективность с политической точки зрения. Ряд германских государств, и в первую очередь Пруссия, взяв на вооружение взгляды романтизма, поставили в центр идеологической архитектуры идею нации, которая с помощью религии и церкви сплачивается вокруг монархов. Мысль выглядеть не просто правителем, а «отцом» народа не могла оставить равнодушным --">