Вадим Леонтьевич Скуратовский - Из наблюдений над прозой Всеволода Кочетова

вобравшую в себя настроения и представления упомянутого сословия: «Братья Ершовы» (1958), «Секретарь обкома» (1961) и «Чего же ты хочешь?» (1969).

Заключительная часть трилогии, как то и подобает ей диалектически, с наибольшей последовательностью что ли, составляет всю номенклатуру лиц и положений, вызывающих неприятие социальной среды, столь близкой автору. Но, в сущности, почти такое же отрицательное перечисление содержат в себе предыдущие части кочетовской трилогии. Не случайно при появлении «Братьев Ершовых» «Правда», несколько изумленная количеством ревизионистов в этом романе, сдержанно упрекнула автора в том, что на самом деле соответствующие «настроения… затронули значительно меньший круг творческих работников, чем это показано в романе»¹ . Но даже «Правда» не остановила автора, озабоченного прежде всего чистотой советского образа жизни, а точнее, исчислением всего того, что эту чистоту марает. В романе «Секретарь обкома» пятна на советском солнце, среди прочих, воплощает молодой поэт Птушков, и фонетически, и по всему другому своему облику отсылающий читателя к самому известному тогда поэту недолжного направления.

И тогда же «новомирский» автор, вызывающе подробно разобравший «Секретаря обкома» по всем его уязвимым морфологическим косточкам, обратил внимание на излишнюю склонность автора к «говорящим псевдонимам» в его книге, герои которой, и «положительные», и особенно «отрицательные», как в «псевдонимах», так и вообще в своем поведении, явственно соотносились с лицами, вполне реальными² .

Последний роман кочетовского триптиха в защиту советского «статус кво» доводит главный творческий принцип автора до края, до некоторой патологии.

Палитра-то художника вообще была - небогата. Оттепельная интеллигенция, которая, разумеется, сразу заметила его общественную стратегию, заметила и эту скромность. С легкой руки драматурга Володина в широкий читательский и вообще разговорный обиход вошла поистине классическая кочетовская фраза: «коза кричала нечеловеческим голосом».

Но, скажем так, в отношении внелитературных характеристик роман оказался в центре тогдашней общественной жизни: именно по исчислению того, что, по разумению Всеволода Анисимовича, мешало советской стабильности.

Соответствующие списки «Братьев Ершовых» и «Секретаря обкома» были здесь уже не просто продолжены, а - едва ли не гигантски увеличены, с претензией на исчерпанность. Это длинная номенклатура пороков и их носителей, вторгшихся в советский парадиз. Исчислить их даже в статье объемом в тот классический разбор A.M. Марьянова представляется невозможным. От вражеских спецслужб, таких же иностранных журналистов-фланеров и далее до первых рок-музыкантов, рвущихся на гастроли в экзотическую для них Москву. И наконец, отечественное зло - начиная с корневого, исстари контрреволюционого, кулацко-православно-патриархального и заканчивая уже в его несколько экспортно-ревизионистском привозном исполнении.

И все это - через добросовестное введение его в сюжет, через героев, так же добросовестно здесь воплощающих зло персонально-конкретно.

Получилась некая пародийная, но «энциклопедия» всего в советской жизни нежелательного. Нежелательного прежде всего тому социально вполне состоявшемуся классу «холодных и ограниченных мелких буржуа».

Но тогдашний, широко говоря, проницательный читатель романа, травмированный, с одной стороны, полной закрытостью кремлевского политикума, а с другой - чудовищным «чехословацким» оккупационным «экспромтом» последнего, в августе 1968-го, в понятных чувствах прочитал роман едва ли не как манифест того политикума.

Роман был прочитан, если вспомнить один ахматовский географический образ, «от Либавы до Владивостока, а затем и того шире.

Дело в том, что ранее Кочетов семантически не выходил за советские пределы. По крайней мере как беллетрист. Впрочем, на пороге 1960-х, совершив две обрядовые писательские поездки за границу, он написал путевые заметки об этих турах: «По двум тысячелетиям. Поездка в Италию» (1961) и в том же году - «Руки народа. Из китайского дневника». Вот Италия, а вот Китай.

В ту пору писателю итальянские и китайские коммунисты казались чем-то одинаковым. Но время за пределами СССР не стояло на месте. По обстоятельствам тема Китая

--">