Сергей Константинович Рязанов - Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР

«Красный император», он же «кровавый царь Ирод», он же «отец народов», он же «стальной генсек» – главный герой массовой историко-политической литературы. Причем авторы-сталинисты обычно демонстрируют куда большую образность пера, чем их оппоненты. Фантазия последних вращается обычно вокруг «гения зла», «тиранства», «палачества». То ли дело – апологетика! «Творец Победы», «Путин, учись у Сталина», «Боже, Сталина храни!», «Царь СССР Иосиф Великий»…

Соитие сталинской эстетики с православно-монархической – особый феномен. Оно может приобретать самые причудливые образы: орел в колосьях, или советский герб, где вместо молота крест, или царский герб, где вместо скипетра и державы серп и молот. Но ведь то же соитие мы видим и в государственной символике. Коронованный орел соседствует с музыкой Александрова, а флаг дореволюционной России и Белой гвардии – с красноармейскими звездами на знамени Вооруженных Сил РФ. Кто-то называет такое смешение шизофреническим (кстати, некоторые психиатры считают «сочетание несочетаемого» не только следствием, но и причиной шизофрении – к вопросу о новых российских поколениях). А кто-то видит в этом преодоление Гражданской войны, «историческое примирение красных и белых».

Доктор философских наук, социолог, историк, любитель дореволюционной России И. Чубайс (приходится старшим братом всевиноватому приватизатору и не общается с ним из-за его политической деятельности) уверен, что консенсус по поводу советской власти и личности Сталина невозможен, а возможно лишь преобладание одной точки зрения над другой. В том, чтобы его антисталинская точка зрения возобладала в России, он видит смысл всей своей деятельности.

Когда у меня родилась дочь, я задумался: как рассказать ей, когда она подрастет, о XX веке в русской истории? Как, не пряча от нее никаких мнений, уберечь ее от этой постсоветской разорванности? Мне далеко до научных степеней и эрудиции И. Чубайса, но я осмелюсь – нет, не возразить, – только усомниться в его словах. А вдруг – если в дискуссии правильно выбрать точку отсчета, систему ценностей, почву под ногами – консенсус все-таки возможен?

Как почву для примирения «красных» и «белых» вокруг Сталина нам предлагают русскую тему, русскую идею. Я хочу конкретизировать ее как русский вопрос, вопрос о русском народе. Именно народ – а не личность и не государство – является субъектом национальной истории. Как и личности, государства рождаются и умирают. На наших глазах не стало Советского Союза, как ранее не стало Российской империи. И если между Российской империей и Московией была территориально-правовая преемственность, то между Московией и Киевской Русью ее не было, однако сохранялась преемственность национальная. Мы в равной степени ведем свою историю от Киева и Москвы по той причине, что в обоих случаях речь идет о русском народе.

Еврейские и кавказские, украинские и белорусские, татарские и башкирские историки ставят вопрос о положении своих народов в России на том или ином этапе ее развития, рассматривая этнос отдельно от страны. Я исхожу из допущения, что интересы государствообразующего этноса также могут не всегда совпадать с интересами государства. Один знакомый в споре со мной расценил такой подход как нечто среднее между либерализмом и государственничеством. Меня устраивает такая трактовка, особенно если назвать эту середину золотой.

Сталинисты в спорах всегда позиционируют себя патриотами, а либералы против этого не очень-то возражают, частенько считая патриотизм чем-то ненужным или даже вредным. Попробуем разобраться, насколько в реальности совместимы сталинизм и русский патриотизм.

Глава 1 Страна умерла, да здравствует страна!

Существует байка, что большевики подумывали установить памятник Достоевскому и написать на нем: «Федору Михайловичу Достоевскому от благодарных бесов». Писатель в «Бесах» предрек не только переворот в государстве и в морали, кровавый хаос, многомиллионные жертвы. Там есть еще одно пророчество – метафорическое, иносказательное.