Владилен Николаевич Виноградов - Британский лев на Босфоре

товарооборотом вполне справлялась Левантийская компания. Что касается Балкан — то образованный европеец помнил, конечно, прекрасную Элладу, озарившую светом своей цивилизации античный мир, но погибшую. Дальше же все кануло в средневековую мглу; было известно, что на окраине континента прозябали какие-то неведомые племена, из которых лучше всего помнили греков, попавших под османское иго.

Россия пробила окно в Европу через Балтику. Но она же, придя (точнее — вернувшись) на черноморское побережье открыла не только для себя, но и для Запада обширный регион Балканского полуострова.

Эта немаловажная услуга вызвала в Лондоне не благодарность, а озабоченность, правда, не сразу. В 70-е гг. XVIII в. внимание и силы британского кабинета поглощала война с восставшими американскими колонистами. С Россией велась выгодная торговля. Из русского леса сооружались корабли его величества, пенька и холст шли на канаты и паруса. Горизонт англо-русских отношений представлялся тогда безоблачным. Выход из Средиземного моря на просторы Атлантики запирала скала-крепость Гибралтар, захваченная англичанами еще в начале столетия.

Но стоило русским войскам прорваться к Черному морю, стоило появиться на карте крошечным точкам, обозначавшим будущие Севастополь и Одессу и другие порты, как в Лондоне ощутили беспокойство: а что дальше? Не выйдут ли русские на просторы Средиземноморья? Не стоит ли, пока не поздно, подпереть Османскую державу для предотвращения подобного развития событий?

Первые признаки тревоги проявились в Великобритании в конце 80-х годов. Поскольку ими был охвачен не кто иной как Вильям Питт, тогдашний премьер-министр, последствия оказались тяжелыми для России, а могло быть еще хуже. Питт способствовал тому, что по ходу войны с Турцией от России откололся союзник — Австрийская монархия, и над Петербургом нависла угроза шведского нашествия — в Стокгольме не оставили мысли о реванше за поражение, понесенное от Петра I, и вступили в войну. Питт даже решил преступить вековую британскую традицию, предписывавшую воевать руками союзников, и принялся снаряжать могучую, в тридцать линейных судов, эскадру. Парламенту опасения премьера показались преувеличенными. Экспедиция сорвалась. Затем на первый план выдвинулась грозная опасность французской революции, что побуждало сотрудничать с Екатериной II. Но семя статус-кво — защиты целостности и неприкосновенности Османской империи для противопоставления ее России — было брошено в политическую почву.

Долгие двадцать лет принцип статус-кво вызревал, можно сказать, без огласки: в Европе бушевали войны, сперва против революционной Франции, затем несколько коалиций держав сражались с Наполеоном Бонапартом. Россия и Великобритания оказались союзниками на главном театре. Стоило ли в таких условиях поднимать вопрос о судьбах Османской державы, чреватый осложнениями, а то и открытым столкновением? О Юго-Восточной Европе в Лондоне не то что забыли, но старались не упоминать о ней всуе. Но не успел рассеяться над континентом пороховой дым, как глава британского внешнеполитического ведомства Роберт Каслри заметил в узком кругу: «Сколь бы варварской ни была Турция, она в системе Европы составляет необходимое зло». О необходимости сохранения Османской империи, а стало быть, и ее балканских владений, в Лондоне помнили крепко. Но провозглашать свои намерения было не ко времени, когда на счету был каждый русский солдат, сражавшийся с Наполеоном. И в 1804–1806 гг. кабинет, в ответ на осторожный русский зондаж относительно судеб Балкан, отделался неопределенными и ни к чему не обязывавшими рассуждениями.

В 1807 г. на Россию обрушилось поражение под Фридляндом и несчастный Тильзитский мир. Она оказалась формальным союзником Бонапарта и противником Великобритании. Редко когда форма и содержание так не соответствовали друг другу. В этой «странной войне» стороны тщательно избегали военных действий, — даже тогда, когда столкновение представлялось неизбежным. Так, средиземноморская эскадра адмирала Сенявина оказалась запертой в устье реки Тахо (Португалия) превосходящими силами британского флота. Командовавший им адмирал обратился к Сенявину с предложением произвести «передачу» (а не сдачу) кораблей так, «чтобы менее всего были задеты чувства вашего превосходительства». Суда были сохранены и в

--">