Петр Ильич Пономар - Охотничьи рассказы

иди, не трусь. Смерть быструю тебе готовлю, это тебе не от голода. Он понял, видимо, приостановился и повернул вправо. Я включаю фонарик, но что так плохо видно? (Батарейки прошлогодние, зимовали в омшанике, что же ты хочешь от них?). Это луна тебе прямо в глаза, на ствол, да и свет плоховат. Я ещё выключаю фонарик и опять включаю – видно плохо. Целься лучше, не убегает, может, и к лучшему такой свет. Выстрел! Хороший прицельный выстрел, Петро. Всё хорошо. Но убегал-то без шума, кусты не трещали, значит, владел собой… Вон, смотри, Петро, смотри, рядом яркая звезда, поднимается в небе к луне, её свету. Смотри, опять «чудо», давненько не виделись. Это его душа полетела ввысь. Не впервой – знать, сдохнет точно.

Люда с палатки:

– Попал хоть?

– Вроде попал.

– Тогда я вылезу.

– Да, вылазь, смотреть на «чудо-звезду», поднимается к луне, посмотри…

Пока она вылазила и подходила, звезда поднялась на свет луны и её не стало видно.

– Ну, где?

– Да вон, уже в свете луны.

– Не вижу.

– И я сейчас не вижу.

– А далеко стрелял?

– Да, почти возле ограды, сразу за сентябринками, еле выцелил, да молчит и сторожко убегал, ни треска сучьев, ни шороха.

Мы ещё подождали немного и из леса услышали, как три раза пропел медведь свою прощальную песню. Последний раз так жалобно, будто ребёнок мамке жаловался.

– Ну всё, дошёл… – сказал я, – больше не придёт. Так что идём отогреваться, чайку попьём.

У меня ещё было волнение с приезда. Да и замёрз, голова не думала вовсе. И я глупо бросил пост. Ведь по следам вроде два ходило. Нужно было ждать второго… Попили чаю, поговорили. Были мысли: один, конечно, сожрать столько не мог (по 12—15 кг меда было в ульях, да и расплода килограмм по пять). Если их двое, то второй всё равно увидел убитого, слышал выстрел и вряд ли полезет в эту ночь к ульям – так успокаивал себя я. Меня всё ещё трясло, перевозбуждён, вряд ли усну. Давай вина выпьем, расслабимся. Растопили печку и спать. Тепло, и вино согрело, и я начал уже дремать…

Второй пришелец

Но вдруг со стороны пасеки начали долетать звуки ревущего медведя. Рёв необычный, душу рвал на части. И горе, и угрозы, и мощь, и сила, и вызов. Вызов на битву. Я вскочил и стал было собираться в кресло на настил. Да не я тебе устроил голодуху. А ты у меня пчёлами отъедаешься, так что сразимся за пчёл. Люда вмешалась – не ходи, не пущу, пусть будет что будет – утром посмотрим…

Мороз бегал по коже от таких звуков. Я подумал: возможно, раненый очнулся. Идти ему навстречу в темноте без ружья глупо, оно на настиле осталось. Пусть уж всё будет как есть до утра, и лёг в постель. Вскоре крики затихли. Сон или забытьё всё-таки было. А кошмары снились, мозг воспалён был до утра… Да, воевать с голодными медведями трудно. Где же они перезимовали и выжили… сильна жизнь…

Утром рано я пошёл к пчёлам. Ещё издалека увидел, что один крайний улей, угловой от навеса Сергея, валяется раскидан. Я сходил за ружьём наверх на настил. Люда подошла.

– Видишь, ожил зверь, а пел прощальную…

Мы подошли к месту – ел рядом с ульем, похоже, не боялся, не утаскивал рамки в кусты. Но объедков было мало, всё утоптано. Значит, всё-таки куда-то рамки ушли. После пошли смотреть, где стоял медведь во время выстрела. Да, попадание хорошее, кровь и стриженая шерсть… Мы пошли по следам крови. Протянули мы больше 100 метров. И вот он, лежит тот улей, что я не мог найти… Куча рамок и их обломки, съеденные. Всё утоптано. Подранок бежал рядом. Пуля прошла навылет, кровь облила и часть объедков. Ещё метров 15, и вот он лежит… Поза мёртвого, даже не развернулся на свой след. Было пробито сердце, жира не было, но и истощения полного тоже. Года четыре ему, не матёрый. Мы опять подошли к разбитому улью, к обломкам рамок.

– Смотри, похоже, тут сидел ещё медведь, всё поедал готовое, в грабеже, видимо, не участвовал. Значит прайд, семья. Видимо, это малой. А значит, ночью приходила мать. Вот она и орала, ей жалко было сына. Вот она и рвалась отомстить, защитить, вызывала на бой. В этот год у ней медвежат, видимо, не родилось с голода. А тут сидела прошлогодка, и ей носили рамки и улей. Вот только зачем отгрызли в улье сантиметров 10 стенки – не ясно, набить желудок кедровой доской?

День пролетел за работой быстро. Ставили корпуса, расширяли. В ульях уже по 5—8 рамок расплода. Жалко пчёл и медведей тоже жаль. Но где выход? Вечером я опять на пост, Люда рядом в палатку. В самые сумерки тихо вышла большая луна и осветила поляну (точек) пчёл, свет луны --">