Ричард Уильямс (журналист) - Энцо Феррари. Победивший скорость

это замечали, созданная Инженьере система до такой степени прижилась на предприятии, что пересмотру не подвергалась. "Divide et imperare» — «Разделяй и властвуй» — таково было жизненное кредо Энцо Феррари. Он был человеком жестким и капризным, с цинизмом относился к человеческой натуре и считал, что людей надо держать в строгости. Кроме того, он был чрезвычайно подозрительным, и, если у него вдруг появлялось ощущение, что кто-то пытается его надуть или использовать, он мог устроить такому человеку шумный скандал даже в разгаре ресторанного застолья. Разговаривать с ним по телефону из-за его подозрительности было сплошное мучение. При этом Инженьере не был только мучителем своих приближенных. Он мог быть щедрым и добрым, подчас любил пошутить и, что интересно, обладал способностью подмечать собственные просчеты и недостатки и от всей души над ними посмеяться. Иногда, когда сотрудники Феррари менее всего этого ожидали, он мог завести с кем-нибудь из них доверительный разговор и рассказать о том, как он их ценит и уважает. Короче говоря, он был самым настоящим «падроне» — строгим, но любящим хозяином-отцом, который давал своим подданным кусок хлеба и наделял их существование великим смыслом. Как сказал Гоцци, Энцо Феррари был не человек, а вселенная. И когда чужаки — будь то даже президент республики или сам папа римский — пытались проникнуть в ее пределы, Инженьере, позволяя им это сделать, как бы до них снисходил.

Похоже, Инженьере и впрямь испытывал нечто созвучное словам Гоцци, поскольку довольно рано очертил границы своей планеты и редко их переступал. Прежде всего, этот известнейший в мире гонок человек почти не ездил на гонки. Кроме того, он не ездил на деловые встречи. Кстати сказать, это только способствовало упрочению его власти и харизмы. Человеку, какой бы важной персоной он ни был, приходилось ехать к Инженьере самому, как и всем прочим «clienti» — клиентам. Прежде чем впустить клиента к себе в кабинет, Феррари довольно долго мариновал его в прихожей. Наконец тяжелая дверь открывалась, и клиент входил в затемненный кабинет, где горела только одна лампочка — над портретом умершего сына Инженьере. Когда у клиента привыкали глаза к полумраку, он замечал сидевшего за массивным письменным столом старика с крючковатым носом и седыми волосами. Хотя в кабинете было темно, Инженьере всегда носил темные очки, словно опасаясь, что кто-то из посторонних может попытаться проникнуть в его мысли или воспоминания. Рассылая представителей своей фирмы по всему свету, Инженьере предпочитал находиться в пределах созданного его усилиями мира, который он так хорошо знал. По мнению некоторых, это происходило по той причине, что Инженьере видел слишком много аварий, заканчивавшихся смертью гонщиков, ездивших на его машинах. Другие считали, что он терпеть не мог смотреть, как его драгоценные болиды разбиваются во время гонок. Были и такие, кто утверждал, что страсть Инженьере к гонкам умерла в 1956 году, когда скончался его сын Дино. На самом деле он перестал ездить на гонки за двадцать лет до того, как это случилось. Он боялся летать на самолетах, кабинки лифтов вызывали у него чувство клаустрофобии, а так называемый «большой мир» давно уже его не интересовал. Неожиданно для себя он выяснил, что в том случае, если он остается дома и о новостях ему рассказывают другие люди, то это делает его жизнь куда более счастливой и наполненной. К тому же он осознал, что больше не должен отвечать за все происходящее на фирме. Теперь это бремя он мог переложить на других. Самому же ему с годами все больше нравилось играть в придуманные им заговоры, натравливая друг на друга своих сотрудников, с тем чтобы выяснить, кто из них с честью выпутается из затруднительного положения. Победитель в такого рода играх мог рассчитывать на его особое благоволение.

Он был гордый человек по натуре и гордился своими достижениями. При этом тщеславие было ему чуждо. К примеру, многие итальянцы млеют от громких титулов, пышных званий или знатных фамилий; для Инженьере, однако, все это ничего не значило — ну, почти ничего. В промежутке между двумя войнами он был награжден титулом «Cavaliere», а потом званием «Commendatore», что, грубо говоря, было аналогом рыцарского титула в Англии и звания кавалера ордена Почетного легиона во Франции. Так вот, Инженьере никогда себя этими титулами и званиями не именовал и запрещал, чтобы его так называли другие. Он не уставал повторять, --">