Стеша Новоторова - Раб колдуньи

обнаглев окончательно, и выкатил счет Акулине – сто тысяч. Чтобы, мол, всё как следует поменять, полностью обновить всю фурнитуру на всех окнах и балконных дверях, необходимо сто тысяч рублей, но такой замечательной женщине как Акулинушка наша полагается небывало щедрая скидка. Итого – девяносто тыщ деревянных.

Мне, если честно, даже неудобно за брательника стало. Ну, можно же было не наглеть! Ну полтоса бы за глаза хватило, а там, глядишь, в процессе работы еще десяточку – другую выцыганили бы на всякие мелкие расходные материалы. То на то и вышло бы. Так нет же! Он сразу заломил по максимуму, да еще и рожу скорчил, будто от себя эту скидку отрывает.

Думаю, в тот момент наша судьба и решилась.

Хотя сама Акулина и бровью не повела, лишь тихо так переспросила, как будто с первого раза не расслышала:

– Сколько? Сто тысяч?

Николаша солидно насупившись, кивнул, еще наливочки хряпнул и поискал глазами, чем бы еще закусить. Но, видимо, ничего уже не лезло в глотку его ненасытную, а в голове изрядно шумело.

А я смотрю в окно, там уже вовсю темно, и ни одного огонька даже не светит. Окна-то этого чудо-особняка на речку выходят, которая едва за соснами проглядывается, только теперь это всё черным-черно, а мы и не помним, особо, как сюда добирались. Как же теперь в город обратно ехать? Да и машину нашу мы у ворот оставили, не дай бог местные залезут…

– Да не волнуйся ты, Олежек, – говорит мне Акулина, словно мысли эти я вслух высказал. – Не переживай. У меня заночуете. Я вам мягко постелю.

И смеется так по-доброму, ласково.

Мягко, говорит, постелю…

***

А наутро всё иначе выглядело. Проснулся я на лавке оттого, что холодно мне стало. Смотрю – дверь во двор открыта, и слышу, как Николаша остервенело дрова рубит. Выхожу и вижу что рубаха на нем уже вся мокрая, сам мой братишка уже едва на ногах держится, покачивается, а все никак не может остановиться. Только одно полено разрубит, как за другое уже хватается, будто кто над ним самим с топором стоит. Я его еле-еле унял, что ты, говорю, успокойся, братка. Смотрю, а глаза у него вовнутрь себя обращены, не видит он меня. Но топор кое-как у него отобрал, а тут и Акулина на крыльце появилась.

Посмотрела она на меня, как на пустое ведро. Холодно так посмотрела, с полнейшим безразличием. В глазах-омутах будто какой черт всю муть со дна поднял, взворошил, замутил да так и оставил – себе, рогатому, на потеху. Умыла она меня этой холодной мутью и говорит ворчливо:

– Ну а ты какого хрена прохлаждаешься? Аль не видишь, что баньку захотелось мне протопить для себя и для вас – дорогих гостей? Николаша твой вовсю уже работает, а ты всё дрыхнешь? Ну-ка, схватил вёдра, тележку, большой бидон и на речку – воду таскать! Живо!

Меня как из душа окатило от такой наглости.

Ну, думаю, наглючая баба какая попалась! Сейчас я тебя, сучку, пошлю куда подальше, да так пошлю, что запомнишь до конца жизни! А сам при этом… сам при этом уже спускаюсь по неровной колее к реке с тележкой за спиной, большим бидоном на ней и ведёрком. И главное, сам понимаю, что что-то здесь не так, ведь не хотел же я переть за водой чтобы баньку этой стерве топить, а вот же – иду как послушный ослик и тележку тащу!

Набрал воды сорок литров, поднимаюсь вверх, тащу тележку, неудобно и трудно с непривычки-то. По незнакомой колее, того и гляди бидон перевернётся… Тьфу, чертыхаюсь про себя, да на кой мне хер всё это сдалось?! А сам тороплюсь! Как бы не разозлить Хозяйку…

Хозяйку! Сам только что поймал себя на мысли, что называю её не иначе как Хозяйка – и именно так – с большой буквы! И волнуюсь, как бы не прогневать её, блять, величество! Но притащил первый бидон воды, смотрю, а Акулина стоит и на меня насмешливо так смотрит. И рукой показывает в сторону рубленой приземистой баньки, куда, значит, мне воду нужно таскать. Ну, я пошёл, опрокинул бидон в огромную бочку, что на печи стояла, возвращаюсь. Смотрю, а Акулина уже в шезлонге устроилась так удобненько, руки за голову закинула, пятки свои бесстыже выставила и улыбается совсем уж откровенно по-хамски.

– Давай, – говорит, – хлопчик, таскай ещё! Я люблю как следует попариться, чтобы семь потов сошло. Да и вас попарю знатно. Чтобы грязь всю вашу городскую выскрести да выпарить! Так что таскай-таскай, не ленись!

Странно, но посылать нахер эту стерву мне как-то уже и расхотелось. Дай-ка, думаю, и правда воды натаскаю, попаримся вместе с Акулиной, может, чем чёрт не шутит, и вдую ей промеж булок! А --">