Феликс Соломонович Кандель - Люди мимоезжие. Книга путешествий

Клары Цеткин». А может, не он.

Избу мою, облюбованную, из села Покровского, продали кому-то: я еще там был, ждал разрешение на выезд, – застонал, как сказали.

Друга не увидеть.

В деревню не съездить.

Хлеба не поесть.

Остался складень, медный, литой, лики на нем затертые кирпичом толченым: их умывали под праздники.

Складень не выпустила таможня.

Остался казак на коне, из крашеного дерева: нелепый, длиннолицый, долгоносый и густобровый, с ружьем за плечом, с кожаной уздечкой, прибитой гвоздиком к лошадиной морде.

Казака провез обманом.

Осталась Библия с чердака, мышами изгрызанная. Библию отреставрировали за мой счет, листы подклеили папиросной бумагой, одели в переплет.

При выезде оценили ее в двадцать пять рублей.

– За что? – говорю. – Она же моя.

– Вашего тут ничего нет, – ответили сурово.

– Да она бы сгинула на чердаке! Это я ее спас.

– Гражданин, не нарушайте естественный процесс.

Пошел. Заплатил. Вывез.

На таможне их было пятеро.

Кожедёр, Сучий Потрох, Худой, Драный и Пастьпорванский.

– Это зачем? – и брякнули боталом.

– Корове, – говорю, – привешивать.

– У вас там будет корова?

– Как знать...

Посомневались. Посовещались. Кликнули начальника. Зыристого мужичка с пузатым портфелем.

– Так, так, – сказал укоризненно. – Лежал, лежал, сорвался да побежал. Попрошу отгадку на выезд.

– Не знаю, – говорю. – Я, что ли?

– Снег, – хохотнул. – После зимы. А ботало мы вам не выпустим. Железяку прежде вынем. Не положено по правилам, чтобы в багаже брякало.

Отогнули лепесток, вынули железяку, и ботало замолчало.

Лежит у меня на полке, не бренчит больше, сколько его ни качай.

Будто голос потеряло при переезде.

И друг мой уже не узнает, где же теперь я...

Иерусалим, 1982 – 1983

--">